Джон Ширли - Демоны

Стивен пораженно наблюдал за ней. Взгляд, которым она ему ответила, был похож, как он подумал, на взгляд змеи, смотрящей на мышь.

«Что она сказала насчет Дикинхэма? Он мертв? И она ведь не сказала: „погиб в автокатастрофе". Или еще что-нибудь. Она просто сказала, что он мертв. Так, словно это не было такой уж неожиданностью».

Стивен украдкой взглянул на дверь, соображая, настолько ли он уже ввязался в это дело, что теперь не сможет сбежать.

Но ему еще следовало подумать о Жонкиль. Она рассчитывала на него.

Уиндерсон встал и посмотрел на Латиллу.

– Вы уверены, что Дикинхэм действительно мертв, госпожа?

– Да. Мне так доложили. Он довольно неосторожно позволил себе наткнуться на некоторых из любимцев генерала. Вы все должны больше работать над согласованием своих действий.

«Госпожа?» – подумал Стивен. Вся ее манера разговаривать изменилась. Та эксцентричная, неестественная фигура, которую она до сих пор изображала, куда-то исчезла. Теперь она держалась высокомерно – не считая того, что ела сахар горстями, – она повелевала, словно сбросила маску.

Она была ведьмой и королевой.

Мазек еще больше нахмурился.

– Они не мои любимцы… – Он заколебался, словно осознав, что ему не дали слова. – Госпожа, это вполне эффективный эксперимент.

– Генерал… – проговорил Уиндерсон. Он пристально посмотрел Мазеку в глаза.

Мазек покосился на Стивена и пожал плечами, отхлебнув глоток кофе.

– Ну, так и что же мы будем пытаться сделать сегодня?

– Мы не будем пытаться, – ответила Латилла, глотая сахар. – Мы будем делать. И дело будет доведено до конца.

– Верно, – сказал Уиндерсон.

– Верно, – сказал генерал.

– Э-э… а моя… моя ассистентка здесь? – спросил Стивен. – Глинет? – Ему отчаянно был нужен кто-нибудь, с кем он мог найти общий язык.

– Почему ты спрашиваешь о ней? – очень осторожно проговорила Латилла, разглядывая его.

Она по-прежнему оставалась пожилой женщиной с прической, которая вовсе не молодила ее, но Стивен обнаружил, что больше не может думать о ней как о пожилой женщине.

– Ну… она ведь, в конце концов, все же моя ассистентка, – сказал Стивен, не вполне понимая, почему он должен оправдываться в этом вопросе.

– Да, это верно, – вмешался Уиндерсон, улыбаясь ему. – Но, гм… сегодня ночью тебе не потребуются другие ассистенты, кроме нас, Стивен. И помни – Жонкиль рассчитывает на тебя. Теперь, если бы вы все собрались потеснее…

– Был ли круг освящен как подобает? – жестким тоном спросила Латилла.

– Да, госпожа, – мрачно ответил Мазек, оттаскивая в сторону брезент, под которым открылась пентаграмма из недавно вмурованных в пол полосок меди. Фигура была около сорока футов [66]в ширину. Внутри каждого угла виднелись черные руны, а в центре располагался крест с крюком на нижнем конце, который Стивен уже видел прежде.

– Господи Иисусе, – пробормотал Стивен.

Латилла метнула в него взгляд, напомнивший о плюющейся ядом рептилии.

– Никогда, ни в каком случае не произноси никаких имен, которые могут помешать обряду! – Ее голос звучал почти карканьем.

Стивен понял, что смотрит на дверь. Уиндерсон тоже заметил это и добродушно, по-родственному взял Стивена под руку.

– Вот сюда… встань у этого угла, Стиви. Ах да, и сними ботинки. Это нужно, чтобы энергии лучше проходили.

Стивен колебался. Он ощущал на себе взгляд Латиллы. У него было такое чувство, словно она навалилась на него всей своей физической тяжестью, хотя стояла в тридцати футах от него.

– Сними ботинки, – повторила она. Ее голос вновь изменился: теперь он был тоном ниже, более гортанным.

Стивен почувствовал слабость в коленях и опустился на пол, принявшись стаскивать с себя ботинки, хотя еще не решил, хочет ли он это делать.

В голове он чувствовал какое-то давление, сжатие.

Тут в помещение вошел Г. Д.; он разулся сразу у двери. На нем был деловой костюм; идя к ним, он стащил с себя серую куртку и отшвырнул ее в сторону. Босиком, в костюме от Армани он прошел к одному из углов пентаграммы.

Пять человек, пять углов.

Стивен чувствовал какую-то неправильность, которую не смог бы определить или измерить.

– Он не в надлежащем состоянии, – сказала Латилла, яростно глядя на него. Ее голос был теперь нечеловеческим, пронзительным воплем – звуком дверной петли, которую выдирают фомкой.

– Стивен, – мягко проговорил Уиндерсон, – просто расслабься. Мы собрались здесь, чтобы помочь человечеству. Ну например – чтобы сделать всех сильнее, более эффективными. Открыть мир для нового вида силы. Это просто наши последние разработки, вот и все.

Взглянув на пентаграмму, Стивен подумал: «Да нет же, это должно быть что-то древнее».

– Сейчас ты, должно быть, чувствуешь себя ужасно. Но скоро почувствуешь себя в порядке. Узнаешь, что ты в порядке! Помни, Стивен, – общая картина. То, что ты видишь с верхушки лестницы. Может быть, эта лестница выглядит странной, но в этом-то и состоит секрет того, как на нее взобраться. Верь мне, Стивен. И не забывай – это спасет Жонкиль.

Стивен глубоко перевел дыхание.

Помни об общей картине.

Помоги Жонкиль.

Он кивнул.

– Хорошо. Я сделаю то, что от меня требуется, чтобы помочь Жонкиль. Все, что вам нужно.

Хотя было очевидно, что Латилла здесь нечто вроде жрицы – она выглядела более чем когда-либо властной, – именно Уиндерсон начал петь речитативом на каком-то языке, которого Стивен никогда прежде не слышал. Впрочем, что-то в нем звучало до странности знакомо. Словно он слышал его когда-то, но потом забыл. И все же…

Латилла, как ему показалось, делала что-то. Он никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь делал такое. Она стояла внутри своего угла пентаграммы с руками, скрещенными на груди, а ее голова медленно вращалась, словно перекатываясь вокруг шеи. Ее тело становилось все более твердым, вены выступили у нее на лбу, на шее. Остальные тоже смотрели на нее – кроме Уиндерсона. Она содрогнулась и издала долгий шипящий звук.

А потом что-то начало формироваться в воздухе над пентаграммой. Что-то темное, волнующееся внутри себя, как мушиный рой. Что-то, что с жадностью поглядывало на них.

Ростов, Россия

А на другом конце мира…

Их было девять: взявшихся за руки, стоя по углам девятиконечной фигуры на полу часовни, маленького грота, вырубленного в голой скале под ничего не подозревающим городом. Запах горящих курений заполнял комнату; пламя свечей мигало и металось в нишах; насыщенный ветер шевелил волосы Айры, хотя здесь не должно было быть никакого ветра.

Айра чувствовал себя так, словно только сейчас пробуждался от своего кошмара. Унижение, которому он подвергся, избиение в холодной камере под режущей глаза лампочкой – все это было кульминацией темного путешествия, в котором он находился, сам не зная об этом. Теперь, в этой сумрачной каменной комнате, в медитативном единении с остальными, он чувствовал свою связь с чем-то, что ставило его выше всяких сомнений, всяких опасений. Он внутренне раскрылся – так, как никогда не раскрывался до сих пор, он открыл в себе дверь, о существовании которой не подозревал, потому что сейчас ему было нечего терять. Он уже потерял все, что имел, в пыточной камере. Теперь он не заботился о том, чем рискует, открывая себя полностью этой высшей вибрации. Он понимал, что случилось с Маркусом, и это было правильно.