Роберт Блох - Расписка на голубой квитанции

– Так вот в чем дело, – Задыхалась от гнева Надя. – Ты написал ее портрет. Мой портрет у тебя никогда не получался, тогда ты решил нарисовать ее. Ты это сделал потому, что любишь ее, всегда ее любил.

– Надя, я…

Она ушла. Дверь захлопнулась, и оправдания Вейна повисли в воздухе.

Вейн смотрел на портрет. Надя сказала, что он любил жену. Но ведь он не любил ее. А Надя ушла, убежденная в обратном, и он остался один. Его план провалился.

Поэтому Вейн поступил так, как привык поступать, когда у него что-то не получалось: ушел из дома и напился.

Вернулся он поздно.

Мари встретила его на лестнице. В воздухе стоял какой-то странный запах, Мари изменилась в лице. Вейн видел ее заплаканные глаза.

– Эта женщина… – начала сквозь слезы Мари. – Привратник сказал, что она пришла сюда сразу после того, как ты ушел. Он впустил ее: она сказала, что вы договорились. И подожгла… О, Эктор!

Вейн бросился в свою мастерскую, увидел закопченные стены, обугленную мебель. Увидел черную кучу золы там, где он держал свои бесценные картины.

Портрет Мари пропал. Пропало и все остальное, все картины, которые он держал в студии: Сгорели дотла. Его последняя картина пропала, а вместе с ней и его последняя надежда.

С горечью вспомнил Эктор подобный случай, о котором читал в книге. «Бремя цепей человеческих» – так, кажется, она называлась.

Он сам осужден на бремя цепей, но вовсе не человеческих.

Завтра наступит тринадцатый день. Старик нашептывал:

– Принесите мне портрет.

Ну, так он его не получит. Нечего было нести. На четырнадцатый день он явится в лавку, и старик скажет:

– Где портрет?.. Минуточку!

Мысль, пришедшая в голову Вейна, была дьявольской. Да, ее можно было назвать именно так – потому что ее внушил дьявол.

Он обернулся к Мари.

– Достань мне новый холст.

Сейчас? Но твоя работа… пропала! – возразила она.

– Вот именно, – прошептал Вейн. – Именно поэтому, я хочу начать ее снова и немедленно. Принеси мне холст – я буду писать.

– Но что за срочность? Вейн пожал плечами и отвел глаза.

– Сейчас я не могу сказать тебе, – отрезал он.

– А кто будет позировать? Где ты возьмешь модель?

Вейн постучал по лбу.

– Вот отсюда, – пробормотал он. – Моя модель находится здесь. Теперь надо торопиться. У меня в запасе всего двадцать четыре часа. Двадцать четыре часа для того, чтобы создать шедевр.

Двадцать четыре часа на то, чтобы создать шедевр…

Вейн работал в студии совершенно один; работал, пока ночь не перешла в рассвет, рассвет не заиграл дневным светом; дневной свет не потух в сумерках, а сумерки не поглотила тьма следующей ночи.

Мари не беспокоила мужа, она не пыталась узнать, что вырисовывается на его холсте. Два раза за день она на цыпочках приносила ему бутерброды и кофе. Он знаком просил ее уходить и к еде не притронулся.

Мари не пыталась навести порядок в испорченной комнате, боялась нарушить тишину и помешать мужу. Вейн был поглощен холстом на мольберте, и, хотя глаза застыли в каком-то трансе, его смелая кисть уверенно наносила мазки.

Наступило утро четырнадцатого, рокового дня. Вейн отступил от мольберта, посмотрел на законченный портрет; его передернуло. Он накинул ткань на еще не просохшую картину.

А потом рухнул без сил, прямо на пол.

Мари оттащила мужа на кровать и села рядом. В середине дня Вейн ненадолго пришел в себя, проглотил горячего супа и снова уснул. Мари заметила, что в глазах мужа больше не было безумия и страха.

Она улыбалась, глядя на его спящее лицо, радовалась, что муж спокоен.

Да, все было в порядке. Можно уйти.

Когда Мари вернулась, было уже темно.

– Мари! – позвал ее Вейн. – Где ты?

– Я здесь, дорогой.

Она вошла в спальню. Вейн сидел на кровати. Безмятежность покинула его.

– Где ты была? Почему не разбудила меня?

– Я ушла. Тебе нужно было отдохнуть.

– Но у меня назначена встреча…

– Какая встреча?

– Сегодня я должен отнести новую картину.

– Отнести? Кому? – Не твое дело.

Вейн торопливо натягивал на себя одежду, он ужасно спешил.

– Я не успеваю, – бормотал он.

Мари положила руку ему на плечо.

– Что с тобой, дорогой? Что беспокоит тебя? Опять… эта женщина?

Вейн обернулся с улыбкой.

– Нет, Мари. Я выбросил эту женщину из своей жизни, из нашей жизни, навсегда. Слава Богу, что она разоблачила себя. Он предупреждал меня, что женщины с ним заодно. Теперь я верю этому. Когда я думаю о том, что хотел сделать…

Он поцеловал Мари, быстро, неожиданно.

– Ты была на моей стороне. Даже когда тыне понимала меня, ты была добра и верна мне. Теперь, когда я рассчитаюсь с ним, мы будем счастливы.

Мари не понимала, о чем ее Эктор говорил. Но поцелуй она поняла и была благодарна.

Резко зазвонил звонок.

Мари подошла к двери.

– К тебе пришли, дорогой, – крикнула она.

– Кто пришел? Ко мне?

Мари появилась в спальне.

– Я не знаю. – Она запыхалась. – Он не назвался. Говорит, у него к тебе дело. Это старик…

Вейн вышел в гостиную.

В проходе маячила тень. Тень двигалась, вошла в гостиную.

Это был древний старик из ломбарда с черепом цвета слоновой кости.

– Добрый вечер, мистер Вейн, – пробормотал он. – Если гора не идет., гм… к Магомету, тогда… гм… Магомет идет к горе.

– Меня задержали.

– Принимаю ваши извинения. Но перейдем к делу. Я пришел за портретом Он готов?

Вейн порадовался тому, что в гостиной царил полумрак. Мари не смогла прочитать алчное вожделение, сверкнувшее в этих злобных глазах существа без возраста.

– Да, он готов, – буркнул Вейн.

– Великолепно. Могу ли я… увидеть его? – осведомился старик.

– Можете. Я включу свет. Поднимите покрывало с этого мольберта.

Зажегся свет. Костлявый палец судорожно вцепился в ткань, сорвал ее. Его глазам предстал портрет.

Старик, как завороженный, уставился в свои собственные костлявые черты.

Нарисованный по памяти, в каждой своей черточке… это был настоящий оживший череп. И все же он раскрывал мерзость, гробовой ужас того, что могло быть названо Душой.

– Идиот! Что это за шутки!

Голос звучал как бы из колодца. Мари вздрогнула, а Вейн рассмеялся.

– Вы просили портрет любого живущего человека. Любого живущего. Эти слова вдохновили меня. И вот перед вами ваш портрет. Ваш собственный. Не отрицайте, что мне не удалось отразить вашу душу. Она издевается над вами прямо с холста. Берите вашу мерзкую душу и убирайтесь. Я дал дьяволу то, чего он заслужил.

Старик посмотрел-посмотрел и пожал плечами.

– Я думал, что это невозможно, – сказал он – Что смертный в состоянии так провести меня…

– Так вы признаете свое поражение? – воскликнул ликующе Вейн. – Вы признаете?

– Да.

– Благодарю вас за это признание. Я уверен, его нелегко вырвать у вас. В следующий раз будьте осторожнее. Вы думали, что я уже ваш. Не так ли? Думали, что я продам вам свою душу или душу своей жены, да? Вы предупреждали меня против женщин – но в конце концов я был спасен женщиной. Она сожгла все портреты, а я сделал этот. Вы сослужили мне в итоге очень хорошую службу.