Энн Райс - Черная камея

– Пожалей лучше себя, – сказала Меррик. То, как она по-доброму со мной говорила, очень напоминало мне манеру Стирлинга Оливера. – Но когда тебя принесли на те похороны, – продолжила Меррик, – когда тебя принесли на кладбище в день его погребения, его маленький несчастный дух, пущенный по течению, нашел в тебе, Тарквиний, своего живого близнеца и стал твоим двойником. Фактически он превратился в нечто, гораздо более сильное, чем обычный doppelganger. Он стал компаньоном, любовником, настоящим близнецом, который считал, что имеет право на твою вотчину.

– Да, так мы и начали наш длинный совместный путь, – сказал я, – два истинных близнеца, два истинных брата. – Я чертовски старался припомнить, что когда-то любил его. Не знаю, могла ли заглянуть в мою душу Меррик, но если все-таки заглянула, то наверняка почувствовала ту враждебность, которую я теперь к нему питал, ту рабскую зависимость от него, которая стала для меня невыносимой, весь этот длинный год, с тех пор как Петрония так грубо превратила меня в другое существо.

– А теперь, когда тебе дарована Темная Кровь, – сурово произнес Лестат, – он хочет получить то, что считает своей долей.

– Но происходит не только это, – продолжила Меррик тем же приглушенным голосом, внимательно вглядываясь в меня. – Я хочу, чтобы ты описал мне, если не возражаешь, что происходит, когда он нападает на тебя.

Я задумался на секунду, а потом заговорил, переводя взгляд с Меррик на Лестата и обратно.

– Это похоже на слияние, которого я никогда не знал, когда был жив. Конечно, он временами проникал в меня. Это мне говорила Мона Мэйфейр. Когда мы занимались с ней любовью, она чувствовала, что он во мне. Мона считает себя ведьмой, потому что хорошо чувствует духов.

– Ты любишь Мону Мэйфейр? – мягко спросила Меррик.

– Очень люблю, – с трудом ответил я. – Но я никогда ее больше не увижу. Стоит ей только взглянуть на меня, она сразу поймет, кто я теперь такой. Я и Роуан Мэйфейр избегал как мог на мессе и похоронах. И ее мужа, Майкла, тоже сторонился. Они оба, по мнению Таламаски, принадлежат к колдовскому племени. Кроме того, на ночное бдение явился призрак Джулиена Мэйфейра. Тетушка Куин была его дочерью. Так что я его потомок.

– В тебе течет кровь Мэйфейров? – спросила Меррик. – И ты видел Джулиена?

– Моя бесценная, я пил с дядюшкой Джулиеном горячий шоколад еще в те дни, когда я мог его пить, – сказал я. – К шоколаду он подал крекеры в виде фигурок животных на фарфоровой тарелочке, а позже все это исчезло вместе с ним.

Я торопливо рассказал ей, как было дело, не умолчал и об истории с маской и плащом. Меррик расплылась в красивейшей улыбке.

– Наш дядюшка Джулиен, – произнесла она с умиротворенным вздохом. – Сколько постелей он согрел, какой это был мужчина Удивительно, что в Новом Орлеане остался еще кто-то, в ком нет его генов! – Она просияла, глядя на меня. – Он явился во сне к моей Большой Нанэнн, когда мне было одиннадцать лет от роду, и велел ей отослать меня в Таламаску, которая стала моим спасением.

– О Святые Небеса! – воскликнул я. – Ты не знаешь, как я чуть не поступил со Стирлингом Оливером.

– Забудь об этом! – велел Лестат. – Я серьезно! Все в прошлом. – Он поднял руку и перекрестил меня. – Именем Отца и Сына и Святого Духа я освобождаю тебя от всех грехов. Стирлинг Оливер жив! Этот вопрос закрыт, поскольку я здесь глава Собрания.

Меррик тихо, мелодично рассмеялась. Смуглая кожа подчеркивала блеск ее зеленых глаз.

– Так ты у нас глава Собрания? – кокетливо взглянув на Лестата, поинтересовалась она. – Где бы ты ни появился, ты тут же становишься главой Собрания.

– Естественно, – пожимая плечами, ответил Лестат, словно и не думал шутить.

– Насчет этого мы могли бы поспорить, мой великолепный быстрокрылый друг, – ответила Меррик. – Но мы не можем сейчас терять время, пока Гоблин лишен сил. Мы должны вернуться к насущному вопросу. Итак, Гоблин твой близнец, Тарквиний. Ты собирался рассказать мне, каково это, когда вы вместе. Опиши слияние.

– Это похоже на электричество, – ответил я. – Словно его частицы, если предположить, что он из них состоит...

– Так и есть, – перебила Меррик.

– ...сливаются с моими, и я полностью теряю равновесие. А еще я погружаюсь в воспоминания, которые он либо порождает, либо тоже становится их жертвой, не знаю, но мы вместе возвращаемся в прошлое, когда лежали в колыбельке или играли в манеже, и я чувствую только одну любовь к нему, которую, должно быть, чувствовал, когда был младенцем или малышом, едва научившимся ходить. Я испытываю счастье, радость. Часто вообще не нахожу слов, кроме выражений любви, да и те очень примитивные.

– И как долго это длится?

– Минуты, секунды, – ответил за меня Лестат.

– Да, и с каждым разом он становится сильнее, чем прежде, – добавил я. – Прошлой ночью, например, он чуть не вырвал мне сердце, а еще оставил по всему телу крошечные разрезы – раньше ничего подобного не случалось. А ушел он сквозь окно, разбив все стекла, почти так же, как сегодня. Прежде он никогда не действовал так разрушительно.

– Ему приходится теперь так себя вести, – сказала Меррик. – Он по глупости увеличил материальную составляющую своего существа. Раньше он почти весь состоял из одной энергии, теперь к ней прибавилась значительная часть материи, и поэтому он уже не может, как раньше, проходить сквозь стены. Теперь ему необходим дверной проем или окно.

– Ты абсолютно права, – сказал я. – Я видел это собственными глазами. Я чувствую движение в воздухе, когда он уходит.

Меррик кивнула.

– Нам только на руку, что он подчиняется силе притяжения, впрочем, с призраками всегда так. Сейчас он еще больше зависит от земной тяги, потому что развил в себе любовь к крови, после каждого насыщения он ограничен в движении. Что-нибудь еще можешь рассказать об этом слиянии?

Не сразу, но я все-таки признался:

– Оно доставляет удовольствие. Это как... как оргазм. Это как... как наше соединение с жертвой. Там тоже происходит слияние, только гораздо, гораздо более легкое.

– Легкое, говоришь? – переспросила она. – А ты теряешь равновесие, когда насыщаешься жертвой?

– Нет, никогда, – ответил я. – Я понимаю, к чему ты клонишь. Но там удовольствие не такое сильное, как с Гоблином. Я бы признался, если бы так было. Чаще всего с жертвой я испытываю смятение и легкое удовольствие.

– Очень хорошо. Ты ничего больше не хочешь добавить?

Я надолго задумался.

– Мне грустно, – сказал я, – ужасно грустно, потому что он мой брат, и он умер, и он никогда не жил настоящей жизнью, если не считать ту, что я ему подарил. А теперь еще случилось то, что случилось, и он не может дальше существовать. И мне кажется... то есть я знаю... мне следует умереть вместе с ним.