Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

– Вот ты, значит, как?

– Именно так, – продолжал я гнуть свое, хотя ни в какой суд обращаться, разумеется, у меня и в мыслях не было.

– Ну смотри. Как бы тебе не пожалеть. А то ведь я так пугануть могу…

Не договорив, Мухрыгин хлопнул меня по плечу и, неприятно выставляя носки кроссовок наружу, отошел.

– Прекратить кидьбу мячом! – раздался его голос в коридоре.

В препоганейшем настроении я вышел из буфета. Внезапно у меня под ногами раздался оглушительный взрыв. Хлопушка… За углом мелькнули лоснящиеся штаны хулигана Еписеева. Донесся гогот.

Да что они все, сговорились? Если так пойдет дальше, то я, наверное, не выдержу и сорвусь.

До конца занятий я все-таки продержался. Дождавшись, когда учительская опустеет, я просунул в дверь голову. У окна курила Марианна. Она повернулась на скрип и сказала:

– Сеня? Как хорошо, что ты зашел. Мне нужно с тобой поговорить…

Этого еще не хватало. Неужели она собирается выплеснуть на меня свои проблемы? Я нервно вытащил сигарету и примостился около утыканного гвоздями кактуса. Англичанка смотрела на меня настороженно. Серебряная цепочка слабо вздымалась на ее груди.

– Даже не знаю, как начать… – смущенно пробормотала она и окуталась клубами дыма. Я подождал, пока дым рассеется. – Дело деликатное… А ты все-таки мужчина…

– Это кому как, – невесело усмехнулся я, припомнив свои недавние подвиги.

– Сонечка на тебя взъелась, – собралась с духом Марианна Александровна. – Ведет себя, как базарная баба…

Я молчал.

– Я думаю, это все из-за того, что ты хочешь взять биологию.

– Да не хочу я никакой биологии! – взорвался я. – Что она там тебе наплела?

– Гадость какую-то. Ты, мол, ей делал какие-то намеки, даже прижимал в углах…

– Что?! – выпучил глаза я. – Я?! Эту уродину?!

– Ну да.

– Это когда же она такое сказала?

– Пока ты болел…

Я заглянул в темные глаза Марианны:

– Но это же бред!

– Вот и я думаю, что ты не способен на такое, – англичанка затянулась и с чувством добавила: – Я имею в виду – с ней…

«С ней – никогда», – хотел сказать я, но в этот миг дверь распахнулась и с диким воплем ворвалась Софья Петровна. Ее белые жидкие волосенки были всклокочены. Судя по всему, последние полчаса она провела в засаде. Я загородил насмерть перепуганную Марианну.

– А-а! – проревела любительница заспиртованных тварей, как одна из них в живом виде.

Она попыталась дотянуться до моих волос костлявой рукой в йодистых пятнах. Марианна скользнула в сторону, подхватила пальто и выскочила из учительской. Я как можно спокойнее спросил:

– В чем дело, Софья Петровна?

Биологичка судорожно вцепилась в лацканы моего пиджака.

– Пустите! – истошно заорала она.

На этот зов в учительской с готовностью появились «К в кубе» и завуч.

– Вы видите, что делается?! – продолжала визжать биологичка. – Этот маньяк насилует учителей! А тут дети…

Я попытался оторвать от себя костлявые пальцы, но тщетно.

– Немедленно отпустите Софью Петровну! – строго сказала Римма Игнатьевна и повернулась к директору: – Константин Кузьмич, вы же мужчина, прошу вас…

«К в кубе» замаршировал на месте и протер лысину платком.

– Вы вот тут все шутите… – попытался сказать он свою поговорку, но Сонечка перебила его:

– Какие уж тут шутки! Это же просто уголовщина! Зовите Мухрыгина!

Только этого мерзавца не хватало! Мне наконец удалось оторвать от себя жилистые руки, и биологичка полетела на пол.

– Вы все видели? – сдавленно просипела Сонечка. – Его нужно увольнять! За аморалку! Немедленно!

– Ну будет вам, будет, – безразлично заметила Римма Игнатьевна, будто происходящее было совершенно обычным школьным делом.

– Арсений Кириллыч, – наконец собрался с духом директор и погрозил мне пальцем, – чтобы это было в последний раз!

Из бокового кармана его синего халата торчал надкусанный батон белого хлеба.

Время шло, а я все никак не мог собраться с духом и принять решение. Казалось, тучи со всего мира сгустились над моей невезучей головой. Только когда попадаешь в подобный вакуум, начинаешь понимать, что человек – существо социальное. Позвонить – и то некому. Катька не объявлялась, а сам позвонить я не решался.

Есть люди, которых хлебом не корми, дай пообщаться. Они рады даже встрече с человеком, с которым познакомились в поезде «Москва-Кисловодск» пять лет назад. Подобные типы рыщут по улицам, выглядывая знакомые лица.

Я же, как только замечу знакомую рожу, обычно спешу перейти на другую сторону улицы. О чем говорить? Все давно прошло. Круг общения должен быть узким.

Это, разумеется, не касается пусть и давних, но друзей. Катьки, например. Но все равно, звонить первым после ссоры очень тяжело. Должна же она понимать? Однако никто мне не звонил.

Нет, пару раз позвонил Ленька. Настоящий друг. Хвастался своими успехами в отношениях с мадемуазель Ы.

– Все идет как по маслу, – говорил он. – При ней я уже не ем мяса.

– Зато, небось, когда она уходит, – мрачно замечал я, – нажираешься как свинья, чем попало.

– Что правда, то правда, – признавался Ленька. – Но это временное явление. Знаешь, старик, я стал себя чувствовать каким-то перышком, будто скинул лет десять.

– Неудивительно, – бубнил я, откусывая «Докторскую» прямо от батона. – Если так пойдет дальше, то ты скоро впадешь в младенческое состояние.

– Но, старик, зато как она ко мне теперь относится! Это же птица, а не девушка!

Он, значит, теперь перышко с хвоста этой диковинной птички.

– А ты уже узнал у этой птицы, есть ли у нее собственное гнездо, или она намечает отложить яйца в твое?

– Старик, – загадочно отвечал Тимирязьев. – Прописка ей не нужна. Тут любовь, ты понимаешь?

Это я понимал. Не понимал я только одного: почему это у всех так все просто? Как говорится, хоп-хоп – и в дамки: тут же тебе и любовь, и семья, и полный комфорт плюс взаимопонимание.

Моими проблемами Леонид не интересовался. Он сочинял новую композицию под садистским названием «Саира в мехах» и был настолько окрылен обрушившимся на него счастьем, что ему было не до меня.

А между тем мои напасти требовали хоть какого-то разрешения. Обозленная Мария все-таки написала на меня жалобу. На имя директора Рогожина. В жалобе говорилось, что я позволяю себе слишком фривольные отношения с родителями учащихся.

Женщина в гневе страшна, и отныне за мной укрепилась репутация прожженного ловеласа.

Мухрыгин изредка встречал меня в коридоре и интересовался:

– Ну что, в суд еще не подал?

Я стоял на своем и продолжал пугательски пугать его. Он отвечал тем же. Несколько раз в моей квартире под вечер раздавались какие-то странные звонки. Кто-то с минуту пыхтел в трубку, после чего бросал ее.