Михаил Успенский - Дорогой товарищ король

И Тубарет поведал своему королю о наиболее странной, на взгляд листоранца, привычке вражеского владыки.

- Весь народ в Аронаксе дивится, откуда такой выродок только и взялся! - закончил доклад герцог.

«Я зато знаю, откуда взялся! - возликовал про себя Виктор Панкратович. - Откуда надо, оттуда и взялся! Это же натуральный Семен Пантелеевич! То-то его в крематории сожгли, чтобы тела никто не видел! Вот он, значит, где, Семен-то Пантелеевич... Да, и медведей ему к дереву привязывали, и остальное сходится... Вот оно как у них... Аронакс ведь тут самая большая страна - как раз его уровень. И связь с Москвой у него непременно есть. И оружие есть. И он для меня здесь - наивысшая инстанция со всеми вытекающими...»

Виктор Панкратович приказал вызвать канцлера.

- Вот что, товарищи дорогие, - сказал он. - Интересы внешней политики государства настоятельно требуют заключения с Аронаксом договора о дружбе, сотрудничестве и взаимном добрососедстве...

Соратники ахнули:

- Такого сроду не было! Какой такой договор - в Аронаксе мать родную из-за пирога со жвирцами зарезали, отца родного кочевникам на мясо продали! Они сапоги-то и те на голову натянуть норовят...

- Это все предрассудки, - сказал король. - Вы что, простой вещи понять не можете? В Аронаксе-то вышестоящая партийная организация!

Канцлер укоризненно покачал головой:

- Народ нас не поймет, государь.

- Да? Формулировок нахватался? А Варшавский Договор с кем заключать будем? С баратинами?

Канцлер все понял и подмигнул Тубарету:

- Ну, если Варшавский - другое дело. Давно этот Аронакс пора прибрать к рукам...

- Тихо ты! Прибирало нашлось! Кто Семен Пантелеевич - и кто я! Вот когда переведут меня в Аронакс, тогда и поговорим. А пока следует субординацию соблюдать...

- Мудрости твоей, государь, постигнуть нам не дано, - грустно сказал Калидор. - Но все будет по твоему слову, ибо провижу скорую и славную победу...

- В каком состоянии королевская казна? - впервые поинтересовался Виктор Панкратович.

Канцлер покраснел и назвал цифру - с поправкой на собственное строительство.

- Сколько же это в рублях будет? - мучительно размышлял вслух король. - Все равно придется по максимуму платить, я все-таки не уборщица...

Он долго делал на бумажке соответствующие подсчеты и наконец подал ее канцлеру.

- Данную сумму, - торжественно сказал он, - следует незамедлительно отправить королю Аронакса Семену Пантелеевичу Скопидару Пятнадцатому...

- Грызи его хопуга, - машинально добавил Тубарет.

- Данную сумму? - не поверил канцлер. - То есть дань? Никогда и никому Листоран не платил дани, а уж тем более аронакским Скопидарам. Напротив того, они нам каждый год отступного платят, чтобы не обижали...

- Товарищи, товарищи, - сказал король. - Вы с Уставом знакомились? Вот и выполняйте.

- Срам какой, позор! - выкрикнул герцог.

«А вдруг это не Семен Пантелеевич? - подумал король. - Здесь ведь тоже сволочей хватает. Да нет, конечно Семен Пантелеевич, больше некому...»

- Срам - партвзносы утаивать! - рявкнул он. Тут, кстати, пришлось волей-неволей растолковать соратникам, что такое партвзносы и на какие хорошие дела они обычно тратятся.

- Знал бы, сроду заявления не подавал, - ворчал герцог вполголоса. - Да еще на парткомиссии стыда хватил - что да что делал до семнадцатого года... Что делал, что делал... Что молодой герцог до семнадцатого года делает? За служанками бегает, вот что...

- Больно много воли берешь, товарищ герцог, - назидательно сказал Востромырдин. - Вот сам взносы и повезешь.

Тубарет запротестовал, что, мол, не дело оставлять войско без головы в такое тревожное время, но тут прибежал слуга с криком:

- Государь! К телефону!

В приемной страхолюдная секретарша-хопуга уже басила в трубку:

- А как тебя зовут, мальчик? Сережа? А ты вкусный?

Стараясь не глядеть на образину, Виктор Панкратович вырвал трубку:

- Востромырдин слушает!

- Дяденька! - раздался детский голос. - А где Баба-яга? Ты ее убил?

- Убил, убил, - успокоил ребенка король. - Папа дома?

- Нет, папа на Марсе, я как раз в центр управления полетов звоню... А это не Центр? Тогда извините...

- Стой! Не вешай трубку! - взмолился Востромырдин. - Ну, мама дома? А дедушка? Дедушка у тебя коммунист?

- Дедушка у меня губернатор, - похвастался далекий Сережа.

Есть пила «Дружба», а есть и пила «Любовь», и она куда страшнее, ибо первая уязвляет дерево, вторая же - самое сердце человеческое.

Наевшись, напившись и наслушавшись новостей в трактире, маркграф Миканор, Соитьями Славный, со своими спутниками расположились ночевать в сарае, по-простому, на соломе. Миканор и Деряба дали друг другу на сон грядущий крепкое слово, что не станут предпринимать ночью никаких диверсий, потому что и без того от мужиков можно теперь ожидать всякого. Деряба от нечего делать принялся подначивать маркграфа: дескать, не обломится ему тут ничего, поскольку даже староста запер своих дочерей в погреб.

- Погреб - это пустяки, - сказал маркграф и мечтательно потянулся всеми косточками и хрящиками. - Всяко запирали. И на семь замков, и за бронзовой дверью.

С этими словами он добыл из переметной сумы струнный инструмент и перебрал тонкими пальцами по грифу.

- О! - оживился Деряба. - «Нейтральную полосу» знаешь?

Но маркграфу эта песня была незнакома, как, впрочем, и все остальные, предложенные капитаном. Вместо этого он тоненько-тоненько затянул:

Хорошо тому живется,

Кто красавицей любим:

Даже в Мир она пробьется,

Устремляяся за ним!

Ноты из инструмента вылетали тоже довольно противные.

- Нормальный голос, - похвалил Деряба. - Типа Валерия Леонтьева.

Маркграф спел еще несколько ксив такого же любострастного содержания, и Деряба почувствовал, как что-то шевелится. Шевелилось непосредственно под ним, под соломой, под землей. Капитан вскочил и в слабом сиянии зеленой свечи увидел, что из соломы торчит чья-то рука.

- Я же говорил, - пожал плечами маркграф и еще сильнее ударил по струнам.

К руке присоединилась другая; солома полетела в стороны, и над земляным полом показалась чумазая, но симпатичная рожица, а потом и ее хозяйка в целом.

- Подруги есть? - по привычке спросил проснувшийся от шума Шмурло. Первая из дочерей старосты уже обнимала перепачканными в земле руками поющего маркграфа, а две другие выбирались из подкопа. Сестрица отпихивала их от Миканора ногами, и бедные девушки были вынуждены удовольствоваться капитаном и полковником, найдя, что они тоже ничего себе на крайний случай.

- И вот так всю жизнь, - объявил маркграф, увлекаемый своей избранницей за дощатую перегородку. Но и там сиятельный повеса не оставил своих музыкальных упражнений. Голос его, равно как и содержание песен, оказал на военнослужащих и их случайных подруг необыкновенное и желаемое воздействие.