Михаил Успенский - Дорогой товарищ король

Подобно Виктору Панкратовичу, Шмурло и Деряба смогли лично убедиться, что женщину в Замирье можно уговорить только добром, что и было сделано и по мере сил повторено.

Песня не кончалась.

- До сих пор голосит, идол, - пожаловался утомленный Шмурло, но как раз тут песня и смолкла. Подруга Дерябы стала щипать капитана и уговаривать его хотя бы посмотреть одним глазком на прославленные действия маркграфа. Деряба долго ворчал, потом сдался, пробил мизинцем дырку в доске и посмотрел.

- Струна лопнула, новую натягивает, - объяснил он своей старостиной дочке и щелкнул ее по носику.

...Путь от деревни до деревни был неблизкий. Приходилось ночевать и в лесу, и в поле. Один раз среди бела дня на маленький отряд налетели вовсе уж нехорошие существа с человеческими туловищами и головами, но при стрекозиных крыльях и шести шипастых лапах. Особенно страшными были их лица - совсем как у людей, только глаза огромные и бессмысленные. Атакуя, твари издавали низкое гудение. Маркграф прикрывался сверху мечом, а Деряба колол своим страшным копьем. Шмурло сперва боялся, но потом тоже приладился бить нападавших дубиной по всем местам. Три зверя подыхали на дороге, остальные с воем умчались прочь.

- Странно, - сказал маркграф. - Что это они прямо на тракте охотятся? Осмелели или от голода?

Деряба сказал, что спросит у своей ванессы, когда она в очередной раз прилетит. Малютка почему-то привязалась к капитану и за дорогу уже несколько раз выручала всю группу, указывая родники и самые вкусные растения.

В следующей деревне их встретили холодно и накормили весьма скудно.

- Самим жрать нечего. Эх, как мы десять-то лет назад бродячих святых-то встречали!

Разумеется, речь шла о Рыле с Гидролизным. Шмурло заикнулся было, что это никакие не святые, но мужики так на него глянули, что полковник госбезопасности заткнулся.

Деревня была малолюдной, баронский замок давно разорили и разграбили повстанцы. Подковать маркграфского коня было снова некому: здешний кузнец тоже ковал-ковал Счастия Ключи, а потом его опять вызвали в столицу ковать какой-то особый щит. Правда, кузнец до столицы не дошел...

- Мы бы и вас повесили, - чистосердечно говорил здешний староста, - да из-за этого красавца нам бабы потом никакого житья не дадут...

Маркграф этим нисколько не смущался и спрашивал, нет ли здесь неподалеку работорговцев. «Дались ему эти работорговцы?» - удивлялся Деряба.

- Да нужны для одного дела, - отмахивался маркграф, но и ему было не по себе. - Что же мы так долго шли? Ведь до темофейских баронов всего-то полдня ходу было, - объяснял он. - А баронесса и того быстрей прибегала...

Здешние женщины не подвели: напихали маркграфу в переметные сумы вина и лакомств - лесные корешки путешественникам изрядно надоели.

До третьей деревни и третьего замка добирались они, судя по часам полковника, две недели. Маркграф уже окончательно отказался что-либо понимать, а капитан с полковником и не пытались. Объяснения ванессы Дерябу не устраивали.

Замок состоял из одной-единственной башни, зато очень большой и высокой. Вокруг не было ни стен, ни крепостного рва.

- Литягам стены ни к чему, - пояснил Миканор. - Но это их замок, точно, я сколько раз во-он в то окошко лазил, только тут, похоже, давно уже не живут...

Но маленько-то жили: несколько оборванцев напали на путников у входа в башню, хотя поживиться у них было вроде бы и нечем. Оборванцы размахивали дубинками до тех пор, пока Деряба не показал на одном из них чрезвычайно секретный, даже в Японии мало кому известный удар «генкий-кацура», и оборванец выжил исключительно чудом. Оборванцы сдались и попросили поесть.

Накормленные из милости разбойнички рассказали, что поселились возле башни сразу же после Большой Голодухи, когда вся округа вымерла. Только это давным-давно было, при Гортопе Тридцать Девятом. Король сей вдруг распорядился враз выкопать из земли все дары ее и сложить их в большие амбары, чтобы потом на телегах и с песнями везти в столицу. Ослушаться крестьяне не посмели, поскольку из столицы были присланы на этот счет особые отряды. Во главе же каждого отряда стоял свой, деревенский кузнец, а кузнецы в сельском хозяйстве сроду ничего не понимали, хотя старались.

Разумеется, все выкопанное и собранное в три дня сгнило в амбарах, а все съедобные растения в лесах тоже от страха перед грядущим голодом повырвали и поели. Тут голод и грянул. Кузнецов, конечно, повесили, изготовлять оружие стало некому, чем немедленно и воспользовался коварный король Аронакса Скопидар Пятнадцатый, грызи его хопуга.

- Мы же их всегда били! - вскричал маркграф.

- Так наш король им первый дань придумал платить, вот они и обнаглели. Это сразу после Баронской Погибели случилось, - сказал разбойничек. - Я и сам, надо вам знать, баронет, только ничего о тогдашней жизни не помню.

Маркграф побледнел.

- Понятно, - сказал он наконец. - Значит, опять пришлось Эндустану время раскрутить...

- Ну-ка, ну-ка, - оживился Деряба. - Я тут и сам замечаю, что со временем ерунда какая-то получается.

Маркграф, поминутно ссылаясь на свою малую ученость («Сами понимаете, мне ведь с младых ногтей ни минуточки покою не было»), объяснил, что в трудную минуту Верховный Маг Листорана может ради спасения любезного отечества прибегнуть к крайнему средству: раскрутить как следует время, чтобы сорвать все планы злокозненного врага.

- Гончарный круг видели? Примерно так и у нас. Середка вращается еле-еле, а края так и мелькают, так и мелькают! В Макуххе, может, всего-то неделя прошла, а в провинциях уже и дети состарились. Но бывает и хуже...

И Миканор рассказал, что во время приснопамятного похода на Снегопур листоранское войско двигалось вперед так скоро и неодолимо, что время за ним не поспевало и сам маркграф, воротившись со славой (его выдающиеся способности помогли пехоте форсировать крепостной ров), застал в замке собственного деда бесштанным маркграфенком, но потом местные маги наладили все как надо...

Шмурло удивлялся тому, с какой легкостью воспринимает маркграф такие важные политические события.

Деряба предложил переночевать в замке, но оборванцы во главе с сомнительным баронетом наотрез отказались: башня могучего Литяги и при жизни-то пользовалась весьма дурной репутацией, а теперь туда и вовсе соваться не стоит. В башне зачастую пропадали люди, а некоторые пропали совсем. По ночам оттуда раздаются несвойственные добрым листоранцам звуки и такие же песни на незнакомых языках.

- Ерунда собачья, - подытожил Деряба и крепким пинком распахнул тяжеленные двери, ведущие в башню. Ванесса осталась сидеть у него на плече, и людям стало неудобно бояться, они двинулись следом.