Сергей Лукьяненко - Остров Русь

Иван понял, что боя не будет, но радости своей сумел не выказать.

— Да не лиходей Емеля, — махнул он рукой и принялся подробно рассказывать о своей с последним встрече, о его любви к Несмеяне и о собственном решении ему не мешать.

Выслушав его рассказ, богатыри растрогались.

— Да, Вань, — сказал Добрыня, когда дурак закончил свое повествование, — благородный ты юноша. Может быть даже благородней меня. А я очень благородный. И скромный.

— Благородство-благородством, а выручать надо парубка, — заявил Алеша. — Поехали к князю, все как есть расскажем, пусть он Микуле прикажет в богатыри тебя принять, а уж что с Емелей делать — пусть сам решает.

— Да не могу я... — начал было Иван, но его перебил Илья Муромец:

— А тебя никто и не спрашивает. И князю, и Микуле мы твою историю так и так расскажем, а то благородством своим ты сам себя в могилу сведешь. Так что поехали вместе.

Делать нечего. Пришпорил Иван своего Гнедка и, понурясь, двинулся вослед богатырям.

Но вскорости настроение его изменилось. От того, что на полдороги к палатам Владимира повстречался им княжеский стражник.

— Не ты ль Иваном-дураком будешь?! — обратился он к нашему герою.

— Он, он, — подтвердили богатыри, — а чего?

— Микула к себе требует, в дружину принимать.

— А Емеля как же?.. — вырвалось у Ивана, но он тут же испуганно прикрыл рот ладонью.

— Самозванец-то? — расплылся в улыбке стражник, — самозванец утек.

И вот что, сопровождая богатырей и Ивана, рассказал стражник дальше.

Заступив в караул, Емеля выбрал удачный момент и прокрался в опочивальню Несмеяны. Несмеяна рыдала над книжицей. Напрягшись, Емеля прочел название на обложке: «Му-му».

Емеля, умилившись, замер в дверях. В этот миг Несмеяна приостановила рыдания, смачно высморкалась на пол, выжала мокрую от слез простыню, затем открыла книжицу с начала и разрыдалась с новой силой.

— Не плачь, красна девица, — хриплым от любовного волнения голосом сказал Емеля.

Несмеяна взвизгнула и, подскочив, как ошпаренная, принялась судорожно оправлять ночную рубашку. Однако мокрая рубашка липла к телу, подчеркивая перед охальником соблазнительные округлости тела. Ноги Емели от этого зрелища подкосилися и, чтобы не упасть, он покрепче ухватился за косяк.

— Ты кто? — с искренним любопытством спросила Несмеяна, прокричавшись.

— Емеля я, суженный твой, — ответил тот приготовленной заранее фразой.

— Суженный? — переспросила Несмеяна и кокетливо всхлипнула. — А ежели я папеньку позову, тебе голову отрубят.

— Не отрубят, — уверенно заявил Емеля, — потому как я тебя сейчас рассмешу. А тому, кто это сделает, батюшка твой, государь, обещался в жены тебя отдать. Да полцарства впридачу. Так что он мне уже почти что тесть.

— Уже рассмешил, — хлюпнув носом, недоверчиво сказала Несмеяна.

— Не веришь, — кивнул головой Емеля. — Ну гляди. — И он торжественно произнес: — По щучьему велению, по моему хотению, засмейся, царевна!

Царевна изо всех сил попыталась скривить губы в улыбке, но ничего у нее не вышло, и она снова тихонько заплакала.

— По щучьему велению, по моему хотению, засмейся, царевна! — повторил Емеля дрожащим голосом.

— Да щука-то тут при чем?! — возмутилась царевна, вновь взахлеб разрыдавшись, — бестолочь! — И, с ненавистью глядя на Емелю, закричала: — Папенька!

— Ау, доченька, — раздался из соседней комнаты голос князя.

— Зови палача, папенька, клиент пришел!

Пораженный очередным предательством щуки, Емеля понял: пора делать ноги. И сделал их.

...Вызванный на место преступления Микула Селянинович без труда определил, кто был наделавшим переполоху неудачливым претендентом на руку и сердце царевны. Объявив на Емелю розыск по всей Руси, послал он и за Иваном дураком, чтобы восстановить сына своего старого товарища в утерянных правах.

— ...Вот что, Ваня, — сказал воевода дураку, когда наша четверка появилась в его кабинете. — Теперь все у тебя путем пойдет. Но в богатыри я тебя сразу принять не могу. Поскольку ты, выходит, вроде как помог прохиндею этому — Емеле — в наше доверие втереться...

Иван хотел было возразить, но Микула Селянинович осадил его взмахом руки:

— Знаю, знаю, что не по умыслу злому, однако ж... Походи пока в «добрых молодцах», конюшни княжеские почисти. Конюха — Авгием зовут. И там, между прочим, подвиги совершать можно. А потом и видно будет. Однако ж, чую я, а опыт у меня, сам понимаешь, велик, ждут тебя большие дела!

...Выйдя от воеводы, обрадованные богатыри принялись что есть силы дубасить Ивана по спине и плечам, приговаривая: «Ну, поздравляем, дружище!», «С назначеньицем!»...

— Это дело надо спрыснуть! — уже во дворе заявил Алеша Попович. Давайте-ка, друзья, соберемся вчетвером в кабаке часов эдак в десять. В том, что на Муромской дороге, а?!

— Дело говоришь! — согласился Илья Муромец.

— Дело! — подтвердил Добрыня.

И богатыри вскочили на коней. А с ними и Иван — на Гнедка.

— Я бы рад, — взял он слово, — да только остановиться мне где-то надо, крышу над головой найти.

— А чего ее искать-то?! — заявил Алеша, — к дядьке Черномору тебя определим. Один черт, у него на постое тридцать три богатыря. Тридцать четвертым будешь! Тем паче, с хозяйкой я знаком коротко, — добавил он потише, слегка зардевшись.

После слов этих богатыри пришпорили коней и двинулись в известном им направлении. Иван поспешил вслед.

...Выйдя из черноморовской хаты, Алеша объявил:

— С хозяйкой все улажено, заходи, располагайся. Она сейчас одна дома, — он многозначительно подмигнул. — А мы пока пойдем, подвигов поищем.

— Не забудь: в десять — в кабаке! — напомнил Добрыня.

— Не забуду! — заверил Иван и шагнул в сени.

Там и встретила его хозяюшка... Марья-искусница.

Иван так и обомлел. Марья же, приветливо улыбаясь, стояла, держа во белых руках хлеб да соль.

— Вот и свиделись, добрый молодец. И на сеновал ходить не надобно, — сказала она игриво. — Ну как, не лишней голова у змея оказалась?

— Ужель твоя работа, красавица?! — воскликнул Иван вне себя от счастья.

— Моя, не моя, — скромно потупила глаза Марья, — а все таки не зря я «искусницей» в народе прозвана...

Тут Иван опечалился:

— Ты, значит, дядьки Черномора жена?

Опечалилась и Марья:

— Так это, Ваня. Да только давно уж я при живом-то муже вдовствую. Сутки напролет Черномор с тридцатью тремя богатырями бражничает. А придет домой, сразу в ванну лезет: без воды он, понимаешь, не может.

— А на тебя и внимания не обращает?

— Не обращает...

— Да как же он может? На такую бабу!..

Марья Искусница, забыв на миг горести, засмеялась обольстительно:

— А ты, Иван, хоть и дурак, а хитер, хитер! Садись-ка лучше столоваться.