Сергей Панарин - Сила басурманская

Сухую поляну покидали торопливо, будто бы избавлялись от чего-то плохого, хотя братья все еще чувствовали близость магического врага.

Выбрались на тракт. Иван шел первым, следом шагал великан-ефрейтор с девушкой за спиной, замыкал экспедицию Колобок.

То и дело оглядываясь, Старшой не забывал высматривать и лошадей. «Скорее всего, пугливые животные дали деру, – рассуждал он. – Но лучше бы Хлеборобот был прав. И девка эта, в эпицентре гадкой аномалии сидевшая… Дурочка».

Егор запнулся, и Иван вновь обернулся на брата. Здоровяк удержался на ногах, правда, чуть не уронил Усладу.

В этот момент с лица девушки откинулись волосы. Спрятанная половина оказалась уродлива. Серая сморщенная кожа. Порванная щека, за которой белели стиснутые зубы. И самое мерзкое – пустая черная глазница.

Зрелище было адское: полууродина-полукрасавица за спиной брата. Ивана аж замутило.

– Брось ее! – крикнул Старшой.

– Че?! – не понял Егор.

Лик Услады исказила злоба. Девушка осклабилась, прошипела что-то, и Иван с ужасом почувствовал, что не может вздохнуть. Захрипел, стал тыкать пальцем за спину младшего, с ужасом наблюдая, как вытягиваются пальцы проклятой незнакомки. Они змеились по груди Егора, словно корни, и пытались нащупать голую кожу, но китель парадки не позволял. При этом девушка не ослабляла, а даже усилила захват, сжимая шею богатыря. Емельянов-младший стал бороться. Вокруг катался и верещал Колобок.

Старшой упал на колени. Голова кружилась от нехватки кислорода. Алые всполохи возникали и пропадали перед глазами парня. Вскрикнул Егор – один из корней-пальцев впился в его руку.

– Ах ты, сучка, – пробубнил ефрейтор Емеля и от всего сердца вмазал рукой вверх.

Боксерский инстинкт не подвел – удар достиг цели. Лоб страшной нежити хрустнул, Услада отпустила Егора и шмякнулась навзничь. Он ощутил неимоверную усталость. Ныло «ужаленное» запястье.

Зато Иван наконец-то глотнул спасительного воздуха.

Перекувыркнувшись, девушка оказалась на ногах. Пальцы извивались, тянулись к братьям. На каждом кончике виднелась маленькая присоска. Сейчас Услада потеряла всякую привлекательность – фигура изменилась, раздалась вширь, руки и ноги искривились и удлинились. Грудная клетка стала больше, черные волосы седели прямо на глазах изумленных близнецов и Колобка. Лицо вытянулось, нижняя челюсть сделалась массивней, кожа полностью посерела, а голубой глаз пылал синим пламенем.

– Красотуля, – прохрипел Старшой.

Продолжая расти, Услада раскрыла пасть, полную шевелящихся клыков, и завыла:

– Хотели Лиха? Получите!

– Да мы уже как-то догадались, – пролепетал бледный Егор.

Иван смотрел на шатающегося брата и понимал, что дело швах.

Одноглазое существо прыгнуло на Емельянова-младшего, и в тот миг, когда здоровенные челюсти уже смыкались, чтобы сокрушить шею и голову увальня-ефрейтора, в пасть со скоростью пушечного ядра влетел верещащий Колобок.

Смертоносный выпад Лиха закончился сильным, но безвредным ударом морды в грудь Егора. Парня повалило на стоящего на коленях Ивана.

Само двухметровое чудище гмыкнуло, хватаясь лапами за шею, отступило и бухнулось на узкую задницу. Пальцы заструились в пасть, норовя вытащить, выцарапать каравая, перекрывшего воздух. Задние лапы (а думать о них как о ногах близнецы не могли) заскребли дерн, собирая острыми роговыми шипами траву.

Движения стали замедляться, глаз глядел умоляюще, затем тварь, кажется, поняла, что ей крышка, и поползла к братьям.

Емельяновы попятились, словно каракатицы, на четвереньках. Погоня продолжалась метров пять, потом Лихо собралось с последними силами и прыгнуло. Стеганули по ботинкам Ивана да Егора болтающиеся, как плети, пальцы.

Не доскочило.

Еле-еле подняв уродливую башку, чудище пристально посмотрело на дембелей, будто проклинало, и окончательно отрубилось.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнул Иван. – Это не потому что я такой суеверный, а потому что ты такое сглазливое.

Лихо не двигалось, лишь подергивалась одна из задних конечностей.

Егор всхлипнул:

– Колобка жалко. Помер, как герой. Нас спас.

– Точно, – выдохнул Старшой.

Они встали, помогая друг другу, и долго пялились на гадкое патлатое существо.

– Ну, пойдем в Мозгву, – предложил Иван.

Тут шкура на спине чудища вздыбилась огромным горбом. Братья отступили, готовясь к худшему, но синюшная кожа лопнула, и…

– Надо же, V-образное сердце с шестью предсердиями, – пробормотал окровавленный Хлеборобот, стирая проворными ручонками слизь с боков. – Вот уродина…

– Колобочек! Не сожрала! – обрадовался Егор и бросился обнимать каравая.

– Но-но, – не без удовольствия ответил тот. – Я же говорил, что несъедобный.

– Отрыв башки! Спасибо тебе, – умиленно проговорил ефрейтор и упал в обморок.

Южнее Легендограда и Мозгвы стоит славный город Тянитолкаев. Славится он уникальной раздвоенностью. Половину Тянитолкаева обороняет стена, другая защищена глубоким рвом. Дома деревянные и каменные. Дороги тоже.

Люди также делятся на две категории, только не на деревянных и каменных. Половина народа за Партию ослов, а пятьдесят процентов за слонов. Бояр тут называли боялами, потому что их следовало бояться, да и в других вопросах народ в этом княжестве был изрядно своеобразен.

Близнецы Емельяновы хорошо знали тянитолкаевскую жизнь и нескольких местных. Но сейчас бравые дембеля завязли в лесу между Легендоградом и Мозгвой, а странный, разделенный пополам город жил собственной жизнью.

Когда в темном небе проявились первые намеки на рассвет, ранние прохожие увидели маленькую сухую бабульку, разодетую в цветастое цыганское платье. На голове буквально пылал алый платок, на шее звенели всяческие бусы да амулеты. Морщинистое остренькое лицо было тревожным. Большие карие глаза кричали о грядущей беде.

Старушку звали Скипидарьей. Она была гадалкой.

Растрепанная Скипидарья шла по утреннему городу, неся в тонкой руке горящую лампаду. Она бродила почти час, уже рассвело, и огонь выглядел неуместным.

Малец по имени Шарапка, спешащий по поручению хозяина, остановился перед мятущейся вещуньей, поймал ее за подол:

– Ты чего, бабушко?

– Человека ищу, дитятко. – Гадалка поймала свободной рукой концы цветастого платка, постепенно соскальзывающего с острых плеч.

– Какого человека?

– А такого, с двумя ушами, чтобы слышал. И разумом, чтобы понял. Беда идет, погибель неминучая!

Малец испугался непонятных слов одержимой старушки, припустил по улице прочь. Скипидарья не обратила на это внимания и продолжала громко вещать: