Мстислава Черная - Беглянка и ее герцог

Наконец, добравшись до выхода, я втянула сырой ночной воздух.

Свобода…

Но радоваться рано, до неё ещё неблизкий путь.

Рано утром, уже рассветало, но солнце ещё не взошло, я, крепко сжимая в руках ридикюль, одной из последних выбралась из общественной кареты.

План у меня простой. Поскольку Натали готовилась к побегу с Эмильеном, я воспользуюсь всем, что она подготовила, и оставлю многочисленные ложные следы. А потом и главный ложный след, ведущий на Закатный континент. И обязательно напишу знакомому Эмильена, попрошу, чтобы он подтвердил факт моего приезда.

Герцогу нужен наследник, причём немедленно. Что-то связанное с завещанием прежнего герцога, так что можно не сомневаться, обнаружив пропажу, супруг рванёт в погоню.

И пока он будет колесить по стране и миру, я устроюсь в столице со всем удобством. Ну и про расследование не нужно забывать. Но прежде — устроиться.

Перекинув увесистый ридикюль из одной руки в другую, я уверенно зашагала мимо здания дилижансовой станции. Я бы ни за что не зашла внутрь, если бы мне не почудилось, что я слышу всхлипы.

Приглушённый плач показался детским, и я не выдержала, ноги сами понесли меня на звук. К тому же ничего плохого, если я просто загляну в зал ожидания, не случится.

Она сидела в самом углу, обнимала себя руками, тряслась и давилась слезами. Ниже и тоньше меня, угловатая. Скорее всего, ещё подросток. Это аристократки и дочери состоятельных дельцов могли себе позволить праздность до совершеннолетия. Дочери бедняков не знали, что такое беззаботная юность, они с детства начинали работать. Многие шли в служанки “принеси-подай”, чтобы, повзрослев, стать доверенными горничными.

— Эй, ребёнок, ты чего плачешь?

Я присела рядом, достала платок и вытерла зарёванное лицо.

Девочке на вид оказалось лет четырнадцать, старше, чем я подмумала.

— Я не ребёнок, — возмутилась она.

Я хихикнула, но спорить не стала.

— Что с тобой случилось, неребёнок?

Девочка тотчас помарчнела, опустила голову. Слёзы хлынули свежим потоком.

Я вздохнула. Я и без её откровений начала догадываться. Девочка одета как служанка. А отчего могут бежать служанки? Либо от жестокости хозяев, либо от… домогательств. Причём жестокость бедные девочки готовы терпеть, ведь уйти — это почти наверняка погибнуть на улицу. Девочке около четырнадцати. Если старший господин или его сын попытались затащить её в постель, ничего удивительного, что она испугалась и сбежала, а теперь не знает, как быть и как жить.

Расспрашивать подробнее я не стала, как-нибудь потом расскажет, когда успокоится.

— Тебе есть, к кому пойти? Родственники, добрые друзья родителей? Ты не бойся, я провожу.

— Н-нет, мне некуда идти. Совсем некуда.

Плохо дело. Мне и самой идти некуда. Пока.

Но не бросать же ребёнка.

— А пошли со мной? — бодро предложила я, широко улыбнувшись.

— Правда?!

— Пошли, — кивнула я, встала и протянула руку.

Девочка вложила свою дрожащую ладошку в мою, и этот миг стал началом совсем не запланированного мною “Дома помощи”. Но я об этом тогда еще даже не догадывалась.

Глава 3

Прошло четыре дня. В целом, я могла сказать, что все складывается не так плохо, как я боялась, но и не так просто, как мне бы хотелось.

У Натали было очень неплохо с приданым, в том числе и с драгоценностями. И отец даже не пытался их от нее запереть, просто потому, что был уверен: она не сумеет ничего с ними сделать. А денег он ей никогда даже в руки не давал. Его дочь не имела представления, что сколько стоит, как расплачиваться за продукты и вещи, где это все вообще продается — богатейшему банкиру Флории все доставляли на дом с поклоном. Практического опыта у девицы благородного воспитания — ноль без палочки. Ее Эмильен, кстати, сам недалеко ушел от идеалов нежной юности, но он мог бы помочь. Жаль, ребятам не повезло.

А я не Натали. Я знаю, что такое ломбард и у меня есть Глюк. Призрак он там или нет, просвистелся он с контрактом на жизнь Натали, или нарочно подставился с незнанием курса божественных валют — это ему ни капли не помешало поработать оценщиком. И дать пару дельных советов, хотя советы из него пришлось выдавливать как засохшую зубную пасту из тюбика. А еще я заставила призрака страховать меня во время сомнительных сделок — физически он пока помочь не мог, зато прекрасно умел подслушать, о чем говорят в соседней каморке и вовремя меня предупредить.

В отдельном мешочке у меня с самого начала были не самые дорогие по материалам, но ценные по качеству работы безделушки. Их я продавала так, чтобы оставить следы — значительно дешевле нормальной стоимости, демонстративно и суетливо. Эти вещи легко опознать, за то и выбраны. А вот те, где удельный вес золота и цена камней сильно перевешивают работу ювелира, у меня в другом мешке и поглубже спрятаны. Их вообще не стоит никому показывать, пока золото не превратится просто в кусок смятого или разрезанного драгоценного металла, а камни — в отдельные камни. Я не слишком много потеряю в цене, зато вещи с фамильным клеймом не смогут опознать.

Все свое богатство я опять же рассовала по разным неожиданным местам прямо на себе. Украдут если — так только вместе с туловищем. Эх… Натка-Натка, у тебя ведь был четкий план, как ты умудрилась нахватать в него посторонних блох?

Обе блохи, да еще с довеском, сейчас утомленно дрыхли, каждый в своем углу. Этот обшарпанный гостиничный номер я сняла под видом не слишком состоятельной вдовы, путешествующей со старым отцом и горничной. Накладно, зато прекрасно играло на мою маскировку. Натали исчезла окончательно, как только я побывала в лавке подержанной одежды и прикупила кое-что из местной косметики. Никто не заподозрит в чопорной прижимистой вдове средних лет, вернувшейся после смерти мужа на родину, юную жену герцога.

Откуда взялся «отец»? Ооо, отдельная история. Не знаю, вполне возможно, когда-нибудь она выйдет мне боком, но я не могла по-другому поступить.

Это было на второй день нашего пребывания в Калле, когда я уже осуществляла часть плана по развешиванию ложных улик. И полным ходом двигала к следующей цели — самому задрипанному ломбарду на краю портового города, откуда ходили корабли на Западный континент.

Старика выкинули в распахнувшуюся облезлую дверь мне буквально под ноги. Гретти — так звали мою подобрашку-горничную, испуганно взвизгнула, и ей вторил громкий противный голос откуда-то из полутьмы ломбарда:

— Здесь тебе не богадельня, старый кастрат! Убирайся, пока я не позвал парней, чтобы они переломали тебе все кости! Работы для тебя больше нет!

Старик с трудом поднялся на ноги и грязной рукой утер кровь и разбитого носа. Не глядя на нас, он несколько секунд стоял, покачиваясь и глядя на захлопнувшуюся дверь. У меня горло сжалось, когда я увидела, как по морщинистой щеке, путаясь в редкой седой щетине, ползет слеза.