Святослав Логинов - Эпиграфы-минутки

— Вы уверены? — проронил президент.

— Как это ни прискорбно, но другого толкования быть не может. Вот расшифрованное донесение командующего вражеским флотом. Он обращается к своему правительству.

Учёный включил запись.

«Светозарные! — зазвучал в кабинете чужой голос. — Ваше повеление выполнено. Сегодня ударный флот начинает продвижение в левый рукав Галактики. Шестнадцать тысяч боевых кораблей, девять миллиардов солдат готовы выполнить вашу волю. Мы приведём к покорности обитателей левого рукава и сотрём в пыль тех, кто вздумает противостоять нам! Наш девиз: верность и слава!»

— Это не может быть блефом? — спросил президент.

— К несчастью, это правда. Фотонные корабли оставляют очень заметный след, так что мы сумели засечь движущуюся армаду. В ней действительно многие тысячи кораблей, и все они идут сюда.

— Что мы можем им противопоставить?

На этот раз ответил военный министр.

— В нашем распоряжении двадцать семь боевых звездолётов, и на ганимедских верфях заложен ещё один крейсер, более мощный, чем предыдущие.

— По меркам наших противников это не крейсер, а шлюпка. На любом их корабле по меньшей мере полмиллиона солдат. Можно представить, какова мощь этих дредноутов. Любой из них с лёгкостью разгромит весь наш флот.

Пауза наступила такая, что впору звучать реквиему. Тишину нарушил военный министр:

— Сколько времени в нашем распоряжении? Я имею в виду, когда они вторгнутся в пределы Солнечной системы?

Учёный пришёл в замешательство.

— Точно не знаю… Мне как-то не пришло в голову посчитать. Но можно прикинуть… Расстояние известно, скорость армады тоже… Вот, пожалуйста: они будут здесь приблизительно через сорок тысяч лет.

Борис Ефимович был мастером. Мастером настоящим, о каких говорят с придыханием, как о чуде, встреченном в обыденной жизни. А вообще Борис Ефимович был портным и шил на заказ, предпочитая мужские костюмы всем прочим изделиям. И костюмы эти совершали чудеса. Дворовый хулиган, нарядившись в куртку, сшитую Борисом Ефимовичем, становился мастером спорта по боксу, а потом и заслуженным тренером. Пьющий сантехник защищал докторскую диссертацию.

— Главное не внешность, главное — суть, — охотно делился секретами Борис Ефимович. — Лицевую сторону кто угодно сделает чисто, а вот с изнанкой потрудиться надо. Своя подкладка — ближе к телу. Откройте Некрасова, у него что написано? «Папаша (в пальто на красной подкладке)…» — всё, образ готов! А плащ Гаруна аль-Рашида? Нищенская накидка с парчовой подкладкой, украшенной бриллиантами! В этом смысл изнанки!

Как следует обдумав эти речи, я принёс Борису Ефимовочу кургузую кацавеечку, которую уже не собирался надевать, и попросил сменить подкладку. Борис Ефимович покачал головой, но заказ принял.

Ах, какая была подкладка! Дома я вывернул кацавеечку наизнанку, надел её и вышел на улицу. Было утро, над домами поднимался багровый рассвет, дым вчерашних пожаров давно рассеялся, но рассвет отсвечивал кровавым, и, значит, день будет не лучше вчерашнего. Печенеги, встретив дружный отпор, не бежали, против обыкновения, в степь, а продолжали держать город в осаде. Значит, решающее сражение будет сегодня.

Я придирчиво оглядел себя. Под шёлковым плащом (ай да подкладочка!) угадывалась мелкозвенчатая кольчуга, на поясе красовался варяжский меч. На площади ударили в доску, созывая войско. Пришла пора посчитаться с врагом…

Не буду болтлив, скажу лишь, что печенегам мы всыпали так, что уцелевшие зарекутся идти набегом на наши земли. Тяжело ступая, я шёл к дому. Не убит и даже не ранен, но только что вышел из боя, и этим всё сказано. Снял изодранный ударами плащ, вывернул наизнанку. С утра придётся идти к Борису Ефимовичу — чинить.

— Ты, я вижу, славно погулял, — сокрушённо произнёс Борис Ефимович, разглядывая иссечённую изнанку кацавейки. — Такое не починишь, проще новую сделать…

Серебристая подкладка, мелькающая, когда резкое движение распахивает полы одежды, — элегантно до изнеможения!

Дома вывернул обновку, надел. Тут же загудел зуммер вызова. Как был, в скафандре побежал в рубку.

— Караван не дошёл, — произнёс капитан мертвенным голосом.

Ничего другого я не ждал. Не такое место, чтобы доверять караван автоматике. Разнесёт на молекулы, так что искать будет нечего. Здесь только человек может справиться.

— Третьего каравана у нас нет. Ты уверен, что доведёшь этот?

— Не был бы уверен, не предлагал бы.

Капитан спрятал лицо в ладонях и глухо сказал:

— В другой ситуации велел бы тебе при серьёзной опасности отстреливать танкеры и уходить. Но сейчас… кислород на станции закончится через сутки, а эвакуировать людей некуда. Если ты не привезёшь…

— Привезу, — обещал я.

Пробиваться на десантном катере сквозь неласковую атмосферу Гадеса — удовольствие не из приятных, а если за тобой на гравитационной сцепке тащатся полтора десятка танкеров с кислородом, водой и прочими вещами, без которых не обойтись людям, ждущим внизу, то это уже не полёт, а непрерывная пытка. Пытка ответственностью. Разобьёшь караван — погубишь разом полсотни человек.

Катер ощутимо тряхнуло, а через мгновение началась настоящая болтанка…

Борис Ефимович долго разглядывал изнанку кацавейки, которая только вчера была как новенькая. Я молчал с виноватым видом. А что я мог сказать? Как объяснить пожилому портному, что мне пришлось совершить вынужденную посадку в десяти километрах от купола, а потом при помощи ручного гравитатора перетаскивать грузовые капсулы? Поймёт ли он меня? Пока что он видит чёрные разводы от потёков кислоты, что льётся на Гадесе вместо дождя, и радужные пятна там, куда ударяли шаровые молнии.

— Борис Ефимович, — спросил я, — а у вашей жилетки подкладка есть?

— Есть, как же без подкладки-то?

— А вы не пробовали вывернуть жилетку наизнанку и так надеть?

Борис Ефимович отложил ножницы, пристально взглянул мне в глаза.

— Ты знаешь, пробовал. Только ведь, если человек состоялся, он повсюду сам собой будет — и с лицевой стороны, и с изнаночной. Что тут я портной, что там. Главное — шить на совесть. А что касается остального… ты думаешь, плащ Гаруну аль-Рашиду кто делал?