Алексей Калинин - Повинуюсь и слушаю

Даже птиц не слышно под обширными кронами, лишь надсадно каркнул невидимый ворон. Старушенция, в порванной безрукавке и невообразимом количестве юбок под грязным платьем, невозмутимо взирала блестящими глазами.

— Что значит «кого»? Сам недавно своей железякой отлупцевал, а теперь удивляется! — большая бородавка на носу еще раз укоризненно качнулась.

В голове Гыгыка всплыло воспоминание, как на входе в Дремучий лес распластал человечка, смахивающего на маленького энта. Тот встретил гоблина протянутым алым цветком, приветливо улыбнулся изъеденными жучком зубами. Вместо кожи — жесткая кора, на руках и ногах то тут, то там выглядывали зелененькие листочки.

Без сожаления гоблин отсек конечности пискнувшему человечку, аленький цветочек плавно опустился на ровный срез плеча. И наотмашь снес поросшую осокой голову, на срубе в луче солнца блеснула капля прозрачного сока. Тогда в кронах деревьев тоже прокаркал ворон.

Гоблин помчался дальше и не увидел, как отрубленная корявая рука поползла к деревянному туловищу.

— Гы-гы! — развел руками воин в шипастых доспехах.

— Какой «ком алягер»? Мы ни с кем не воюем. Вот я вообще никому ничего плохого не делаю. Чуфырь-чуфырь. Если к нам по-хорошему, то и мы в ответ также. А ты зачем приперся? — сучковатая клюка еще раз погрозила вздымающейся гоблинской груди.

Гоблин вспомнил слова вернувшегося из этих мест седого мага. Говорил, что нужно идти с добром, тогда и помоют, и накормят, но кто же поверит спятившему чудаку. Всегда добрый меч и волшебное слово делали больше, чем просто доброе слово. Но чем подземные боги не шутят.

— Гы-гы-гы! — рявкнул воин, с верхушки высоченного дерева, плавно кружась, спланировал дубовый лист.

— Кто тебе сказал? Помой-накорми-напои! Ух, ты словно витязь какой, грязюка зеленокожая! Еще и перо Жар-птицы подавай! — возмущенно проскрипела старушенция.

— Гы-гы! — оскалился гоблин и мотнул головой, приказывая старушке идти.

— Убью, да убью! Эх ты, чурка стоеросовая! — старушка укоризненно глянула и, прихрамывая, поковыляла вперед, разведчик шел следом, постоянно держа ушки на макушке.

Обтянутые мягкими тряпками ноги приминали нежный мох, ни одна веточка не хрустнула под легкой поступью. Бабка даже обернулась — не пропал ли. Гоблин почесал заросшую жесткими волосами макушку, тонкие губы расплылись в довольной улыбке, больше похожей на оскал мантикоры.

Раздвинулись могучие дубы. На полянке покачивалась избушка на курьих ножках, рядом расположилось небольшое хозяйство, обветшалые сарайчики-пристроечки. Низенький забор опирался шершавым боком на большую треснутую ступу. Чуть поодаль от грубо сколоченных козел, на куче золотых опилок приютилась метла с изогнутым древком.

Как там говорил свихнувшийся маг? Добром? Да тут только рыкни и все будет исполнено. Гнилые существа, как таким жить на жестокой земле? Завтра Гыгык выйдет к царству Кощея и одним лишь жутким видом напугает так, что ему вынесут подушку, набитую перьями Жар-птицы.

— Вот ведь взялись же на мою голову! Наслушались россказней, теперь заставляют пожилую женщину каждый раз топить баню. Чуфырь-чуфырь! — проворчала старушка с костяной ногой.

Пила в очередной раз застряла в древесине.

— Гы-гы! — почесался гоблин, и отодвинул бабку, корпящую над здоровенным бревном.

На землю шлепнулась обхватистая колода, в три удара мощный ствол распался на ровные кругляши. Еще несколько ударов и свежий запах осиновых поленьев залез в вывернутые ноздри крючковатого носа.

— Ну, спасибо, что ль! Покуда распрягайся, а я подкину еще, да можешь идти париться! Вернешься как раз к столу! Дубовые венички запарены, — морщинистая рука похлопала по стальным мышцам гоблинского плеча.

— Гы-гы! — согласно ответил гоблин, и ременная упряжь шлепнулась в пожухлую траву.

Сгорбленная старушка с кряхтением собрала небольшую охапку и побрела к дымящейся бане. Наполовину ушедшая в землю, банька вглядывалась в лес маленьким оконцем. Неподалеку переминалась с ноги на ногу замшелая избушка, куриные лапы иногда почесывались друг о друга.

Раздевшийся гоблин огляделся по сторонам, на ржавом гвозде над банной дверью прикорнуло шипастое облачение. Облачко пара вынесло Бабу-Ягу.

— Заходи, да парься! Потом за стол! Чуфырь-чуфырь, — командирским голосом проскрипела старушка.

Не выпуская огромной секиры из рук, гоблин окунулся в обжигающий пар. В баньке захлестал влажный веник, по-змеиному зашипела вода на раскаленной каменке.

Шипение и шлепки продолжались долгое время. Уже и солнышко покатилось на покой, а верхушки древних дубов окрасились теплым красным цветом.

Когда зашел гоблин, довольный как нажравшийся хоббит, старушка хлопотала за колченогим столом. Смахнула широким жестом в подол муку, своей белизной напоминающую праздничную одежду высших эльфов. На блюдечке с голубой каемочкой радостно улыбались румяными боками овальные конвертики. Похожий на утку ковш дымился душистым отваром.

— Вот чай отведай, Леший делает, из лесных трав да корешков! И пироги лопай, когда еще такой вкуснятины поешь-то, — угощала распаренного детину ворчливая Яга.

— Гы-гы! — довольно осклабился гнилыми зубами потеющий гоблин.

Такой пищи богов прежде не приходилось пробовать даже на пиру у Верховного магистра, где самым изысканным блюдом считался подгорелый бараний бок с гречневой кашей. Кто бы мог подумать, что ягоды и грибы, завернутые в конверты из теста, окажутся такими чудесными на вкус. Нужно рассказать о них главному повару, чтобы приготовил на «Выпускной», а если откажется готовить, то откусить оставшееся ухо.

— Вот-вот, а ты все силой пытаешься! С нами мирно соседствовать надо. Чуфырь-чуфырь, — улыбающаяся старушка подливала чай в глубокий ковш.

С шестка большой печки настороженно наблюдал черный кот, янтарные глаза неотрывно оглядывали крупного гоблина, сидящего за ветхим столом. Пучки высушенных трав свисали с почерневших стен, выцветшие половицы дрожали от переступающих куриных ног. Помятый самовар беспрестанно шипел под кирзовым сапогом.

Довольный жизнью гоблин сыто рыгнул. Он по-хозяйски огляделся по сторонам, небольшая с виду избушка оказалась просторной изнутри. Даже выходил на улицу, чтобы проверить — нет ли сзади пристройки. Но нет, в крохотной избе разместилась гигантская комната, легкие сквозняки облизывали ровный пол, в центре горделиво подбоченилась огромная белая печь. Из широкого зева выглядывали разномастные горшки, в горловинах торчали расписные черенки деревянных ложек.

В закутке за печкой притаилась небольшая лежанка, сшитое из разных лоскутков одеяло опускалось до пола. На ней-то гоблин и предполагал расположиться на ночь, вот только выбросит старую каргу, чтобы не портила нафталиновым запахом спокойный сон. Свернуть цыплячью шею, чтобы не испачкать грязной кровью благородную секиру, да и вышвырнуть вон, как мешок с ненужным тряпьем.