Эйта - Лягушки, принцессы и прочие твари [СИ]

Поэтому я Леру ничего и не сказала. Он же мне тоже о своих развлечениях никогда не говорил, так зачем его беспокоить? Да и настоящая тайна, только моя тайна, казалась мне крайне удачным приобретением. Даже колечки, подаренные на память и отданные потом в залог Хос, я прятала как могла лучше, чтобы Лер вдруг не заметил.

А теперь, я была уверена, заметит. Колечки заметит. Куциана заметит.

Я уселась на дорогу, прямо в пыль, спрятала лицо в ладонях и завыла тихонько. Было страшно, не было ничего страшнее грядущей выволочки. А то, что она не заставит себя ждать, сомнению не подлежало. Потому что быстро-быстро забилось сердце, захотелось сжаться и исчезнуть, затошнило. Я слишком испугалась, зашла за ту грань, за которую мне заходить сейчас не следовало. Где-то, краешком сознания, я понимала, что к Фанти в гости я уже не дойду. Исключительно из-за собственной дурости и дурацкой привычки накручивать себя.

Солнце поднялось уже высоко, ощутимо припекало мою макушку даже сквозь шляпу. Я слышала, как звенит окружающий мир, как стрекочут кузнечики, как шелестит трава. Я чувствовала кожей дуновение ветра. Что-то уже приближалось. И я даже знала, что именно.

Фанти, обеспокоенный, склонился надо мной:

— Ты чего? Помочь?

— Отойди! — сдавленно просипела я, — Пожалуйста! Очень прошу! Отойди!

Видимо, было что-то такое в моем голосе, что Фанти даже спорить не стал. Отошел шагов на десять. Я немножко успокоилась, этого должно было хватить. Но Фанти хватило ненадолго. Он буркнул куда-то в бок:

— Я не могу на это смотреть, ясно тебе? — и снова ко мне подошел.

Я хотела сказать, что нельзя, что это опасно, но голос пресекся. Фанти положил узкую ладонь мне на плечо.

Запахло почему-то то ли сиренью, то ли ромашками. С удивлением я поняла, что по телу разливается какое-то успокаивающее… тепло? Понемножку успокоилось сердце и выровнялось дыхание. И, хотя руки все еще подрагивали, стало гораздо легче.

Я с благодарностью оглянулась на эльфиса. Тот был бледен, даже слишком бледен. Он помог мне встать, и я заметила, что его пальцы дрожат: совсем как у меня.

Зная, что ни один нормальный мужчина не признается в своей слабости, я целеустремленно потащила его к ближайшему растущему на обочине дереву. Это было не сложно — я повисла у него на локте и падала в нужном направлении. Он меня подхватывал, я честно ковыляла пару шагов, а потом опять падала, заваливаясь куда-то в бок.

— Давайте отдохнем? В теньке? — Наконец предложила я, — Я дальше не смогу.

Эльфис кивнул.

Я устроилась между корней дерева. Вспоминать, как зовут было откровенно лень, так что я просто тупо рассматривала листья с волнистыми краями и молчала. Фанти прислонился к стволу. Он оживал буквально на глазах. Исчезла незнамо откуда возникшая сутулость, шевельнулись поникшие уши, лицо больше не было мертвенно-бледным, как несколько минут назад.

Я понимала, что еще немножко, и нам обоим крупно не поздоровится. И что Фанти в большой опасности. Со мной-то ничего не будет, а вот его… порвут как агрессора, если чего-нибудь не то сделает.

— Сыграйте чего-нибудь успокаивающее, если вас не затруднит, — попросила я, почему-то снова перейдя на вы.

Наверное, дело было в том, что я просила. Невежливая просьба была чем-то близким к приказу, а в таком состоянии я была совершенно не способна к приказу даже немножко приблизиться.

Эльфис молча расчехлил гитару, пробежался пальцами по струнам. Если стояние в обнимку с деревом его немножко оживило, то общение с гитарой и вовсе привело в норму. Пальцы на струнах больше не дрожали. Я закрыла глаза, а потом резко открыла, уставившись на дорогу. Я ждала и надеялась на хваленую эльфисскую музыку.

Через каких-то полчаса в нос ударил резкий запах псины. Задолго до этого Фанти что-то услышал: краем глаза я заметила, как он нервно пряднул ушами — совсем как лошадь.

Дождалась.

Далька совершенно не понимала, почему Куц с Лером ссорятся. Она же точно знала: Куц хороший человек, честный, Лика ему нравится, очень нравится, и Лер тоже хороший, знакомый до последней прядки волос, родной! Она же их обоих понимала до самого донышка души: по отдельности в них было столько хорошего, столько… Она была ведьмой совсем недолго, но уже понемножку осваивалась. Этим двоим она могла доверять полностью, она это знала точно.

Но стоило Леру с Куцианом встретиться взглядом, от них так и повеяло злобой и ненавистью, застарелым, залежавшимся соперничеством. А еще — ревностью. Ревность у них была разная, совсем, но в этом случае это не имело значения. Все равно это была жуткая смесь, что у одного, что у другого. Дальке захотелось съежиться в комочек и заорать, как порой делала Лика. Но Далька не могла.

Далька твердо знала, что в каких-то вещах она сильнее Лики, и так и должно быть. А еще она принцесса, и ей нельзя явно демонстрировать страх — особенно из-за таких мелочей, как внезапно обострившиеся чувства.

Их надо было развести по углам, поэтому она сначала рявкнула: «стоять», — а уж потом, с чистой совестью сжалась в комочек и заплакала. Вспомнила, что все еще маленькая девочка.

Ей было все сложнее запомнить, что она живет сейчас, а не завтра, и вести себя не так, как она будет вести себя через десять лет или вела бы лет пять назад — ее как будто размазало по времени, и она никак не могла начать вести себя соответствующе.

Лер ее утешал, но все равно от него веяло злобой и раздражением, и это было страшно, страшно и ненормально. Даже когда Далька призналась в том, что она ведьма, Лер так не злился… или она этого тогда просто еще не чувствовала?

Раньше она всегда верила своим глазам, а теперь не могла не верить неясному отголоску чужого знания в голове, который отныне определял для нее, что правда, а что нет, хоть она и никогда об этом не просила.

Куц бы ее не бросил, что бы не говорил до этого, вот, что ей нашептала сила, хотя Далька и не желала ничего проверять. И Далька это тут же озвучила:

— Куц же тоже добрый, Лер, и хороший, так чего вы ссоритесь?

— Добрый, — как-то недобро хмыкнул Лер.

Далька почувствовала его злорадство, и вновь взметнувшееся раздражение Куца.

— И за что он так дедушку? — спросила Далька обиженно и осеклась. Что-то она явно делал неправильно.

Она не знала тех слов, что сказал Куц, но по тональности нетрудно было догадаться, поэтому ей сложно было удержаться и не спросить. От Куца повеяло стыдом, но он смолчал.

— Действительно. — Довольно повторил Лер, обернувшись к Куцу. — За что ты так дедушку, а? Но ты, Даль, не расстраивайся. Джоктийцы они все такие. Вежливые… Добрые.

Далька поняла, что сказала что-то не то. Пока в душе Лера разливалось торжество, в Куце росла злоба и раздражение. И обида. Какая-то детская обида, а еще — боль.