Юрий Глазков - Черное безмолвие [сборник, 2-е издание]

— Хватит тебе антимонию разводить, Никанорыч. Впервой, что ли? В каждой деревне такие находятся. И вот цацкаются, и вот цацкаются. План надо делать. План.

— А тебе б побыстрее дома повалять и к Варьке.

— А заработок? Мне жить надо. Полдня уговариваем, полдня работаем. Да провалитесь вы с вашими уговорами. Как на войне надо: приказали — и вперед… Вон у меня братан в Афгане…

— Уймись, — прервал его Никанорыч. — Помоги пойди узлы покидать в машину. Родились они здесь, понимать надо.

— Десятку надбавь, пойду. А задарма, ищи дурака. — Павел сунул руки в карман и боком пошел к выходу.

— Да ладно, выпишу я тебе премию на десятку. Помоги, Христа ради, чего-то тревожно мне.

— Бабка тебя растрогала, за живое прямо взяла. Ишь, как мы разомлели. А как мне выговор закатили за это дело. — Пашка провел где-то под подбородком. — Единогласно. Там у вас жалости не было.

— Ради твоей же пользы, балабол. Давай, Паша, давай. — Никанорыч взялся за сердце.

Павел испуганно дернул головой, словно хотел спросить «Ты чего?», но вдруг застеснялся своего сочувствия и выскочил за дверь.

Никанорыч огляделся вокруг. Сельский клуб был сделан в церкви. Кое-где просматривались лики святых. В основном вверху, внизу все было затерто спинами парней и девчат. В клубе что и делали, все танцевали, да «тискались», как говорила Матрена. Луч солнца пробился сквозь прямоугольную дыру в стене, ее вырубили для киноустановки. Установку сняли и увезли, сберегая народное имущество, дверь с будки тоже (она была обита колхозным железом), вот свет и проник. Луч уперся в середину пола и застыл. Никанорыч вздрогнул, стало жутковато под взглядом святых. Он осторожно обошел луч и вышел из церкви. Неподалеку он заметил Матрену и Павла. Услышал последние фразы:

— Паш, на тебе… только ты его потихоньку, чтобы не больно ему было, старый он, святой, скольких людей приютил… и меня тоже. — Матрена сунула в руки Павла что-то завернутое в газету и всхлипнула.

— Ты прямо, бабка, как о живом… «больно», «приютил». Дом он и есть дом, хотя твой дом, Матрена, хоть и старый, но крепкий. Его потихоньку и не развалишь. Да перестань ты нюни распускать. Сердце надорвешь с вами. Дом как дом, я их знаещь сколько перевалял, вот только в Липовке церкву не осилили, двигатель пожег на тракторе, а не свалил, — завеселился Павел.

Матрена перекрестилась и отошла к машине. Никанорыч хотел было цыкнуть на Павла, но сердце опять сжалось, и он не стал связываться. Погрузка наконец-то закончилась, машина заурчала двигателем и укатила. Деды и бабки погрузились на две телеги и поехали на гору. Там и разрешили проститься с деревней. Вода туда не дойдет. Технология акции была проста: сначала дома валили бульдозерами, а потом пускали воду. Такое было указание, чтобы «видом целиковых плавающих домов не нервировать местное население». Отдельные бревна, стало быть, уже не дом, не так страшно, бревно есть бревно. Церковь рушить не стали, пусть стоит… со временем упадет, всегда так было.

Бабки выстроились на бугре, как на параде. Никанорыч махнул рукой.

— В атаку, — дурашливо крикнул уже подвыпивший Павел и рванул с места прямо на дом Матрены. Матрена на бугре всплеснула руками и перекрестилась. Пашка вырвался первым и лихо подкатывал к дому Матрены. Но чем ближе он к нему подкатывал, тем скорость становилась все меньше и меньше. Павел остервенело работал рычагами и давил на газ, но… скорость все падала и падала. Вдруг прямо перед домом зашевелилась земля, и из нее встали старые и молодые. Пашка бросил рычаги и хотел убежать, но что-то удержало его, он сидел не шевелясь. Земля около домов бугрилась, распадалась, и перед домами вставали те, кто когда-то здесь жил, имел счастье и горе, заводил детей, выращивал хлеб, гонял стада коров и овец.

«Гляди-ка, Ивашка, его тогда током убило. Дед Евсей-„щей налей“, он от немцев без ноги пришел, помер же. А это кто, в буденовке? Надо же, весь в орденах, заслуженный, а я и не знал. Дед Костя. А там-то кто? Смотри-ка в кивере, на Суворова похож. А дальше… прямо Илья Муромец. Да… Гляди-ка, у каждого дома целый строй… стоят как защитники», — Павел закашлялся от этой мысли и хотел было бежать куда глаза глядят, но опять не смог пошевелиться. Он видел, как на бугре старики и старухи низко поклонились деревне и ее защитникам… Матрена что-то кричала, Павел не слышал. Яркий свет вспыхнул в глазах, с неба валилось что-то огромное и округлое, вспыхивающее яркими огнями, на боку был огромный иллюминатор, в котором был виден кто-то.

«Тарелка и эти, как их…» — успел подумать Пашка и вдруг все пропало…. Пашка зажмурился.

Открыв глаза, он увидел бригаду, Никанорыча с открытым ртом и вытаращенными глазами…

— Ну чего рот разинул, поехали, что ли, — услышал Пашка голос Матрены. Она стояла на бугре и сердито махала рукой, призывая их к себе. Бульдозеров не было. Павел оглянулся на деревню и обмер… деревни не было, церковь тоже исчезла, не было и ее защитников. Там, где была деревенская сходка, торчал столбик, Пашка пригляделся.

«Изъято за ненадобностью в марсианский музей древности Земли», — прочитал он.

— И нас не спросили, — зло и обидно заорал Пашка и стал ощупывать карман телогрейки. — Может, и мы музей открыли бы. Мы тоже можем кое-чего, не тюли-люли…

Идея оказалась потрясающей. Правительство было в восторге. От восхищения члены кабинета даже забыли наградить докладчика аплодисментами, не говоря уже об орденах и медалях. Впрочем, если поразмыслить, что и сделал потом Президент, то награждать-то было не за что — он сам о чем-то подобном думал. Да потом это решение очевидное, если заглянуть в историю. Десятки тысячелетий, а может быть, и миллионы лет назад вход в пещеру сторожил косматый получеловек с дубиной в мощной лапе. В дальнейшем свою долину стерегли люди в шкурах с копьями в руках, потом границы своего государства охраняли дозорные на конях со щитами, пиками, мечами и саблями, а уж потом появились винтовки, пулеметы, пушки, корабли, самолеты.

Сначала разделили сушу и в вечной ссоре за нее принялись делить казавшийся тогда еще необозримым беспредельный океан. С водой покончили и принялись за океан воздушный. Его тоже разделили, прикрывшись друг от друга радарами и оружием, стоящим на земле и летающим в воздухе. Но космос пока оставался общим, а это Президента никак не устраивало. Как же так: он Президент самой разбогатевшей страны, призванной, по его мнению, самим богом распоряжаться всем миром, вынужден мириться с тем, что чужие спутники и космические корабли свободно летали в заоблачных высях. В этом убеждении Президента рьяно поддерживали «медные каски». Так зачастую называли военных в его стране.