Кристина Юраш - Венец безбрачия

С дьявольской улыбкой, распространяя головокружительный запах сладкого томления, он закрыл глаза. Я отвернулась, даря ему нежнейшую улыбку из всего кокетливого арсенала, которым можно накрыть любую вражескую позицию, и подол халата, который инкуб тянул на себя.

— Но только спинки! — прошептала я, чувствуя, как рука нежно убирает мои волосы, а кроватные скрипы намекали на то, что один марафонец пытается сократить дистанцию до расстояния вытянутых губ.

— Я думаю, — коварно шептали мне сладко-сладко, приспуская с моей спины халат. — Поцелуем спинки мы не ограничимся…

— Ну… — томно протянула я, закусывая губу, чувствуя, как мне наглаживают коленочку, полируя ее до блеска лучше любой бритвы с тремя лезвиями.

Упс! Я резко отклонилась, а спинка кровати подставила лакированную доску в предвкушении целовательного экстаза! Такого трогательного и неожиданного поцелуя я не видела даже в мелодрамах! Спинка кровати смутилась, заскрипела, мол, сударь, как вы могли, а я снова натянула халат, потуже затягивая пояс.

— Итак, поскольку поцелуем спинки мы не ограничимся, как насчет поцелуя ножек? — игриво заметила я. — У меня еще много мебели осталось нецелованной! Не умирать же шкафу девственником? Ты как считаешь?

Так тонко я еще никогда не намекала мужику на то, что он — дятел. Кровать под инкубом жалобно заскрипела, мол, куда же ты, любимый, но он встал и исчез, оставив ее в расстроенных чувствах. Она ведь действительно верила, что у них все только начинается! А тут «прости-прощай!» Неблагодарный дятел улетел, но обещал вернуться.

От нечего делать я встала, заварила кофе, посмотрела на статую кентавра, об которую споткнулась раза четыре, и поняла, что ей здесь не место. Ну не по фэншую! Мало того что она загораживала стратегически важный шкаф с остатками посуды, так еще и…

Хлоп!

Я зажмурилась, глядя на лежащего на полу кентавра, которого случайно задела дверцей шкафа. Рядом с ним валялся вылетевший зуб. Я осторожно подняла зуб, достала из шкафа суперклей и предыдущие зубы, спрятанные на всякий случай, заглянула в пасть дареному коню и стала бережно приклеивать каждый. Нет, ну а вдруг потом претензии ко мне будут? Мало ли? В суд подаст за тяжкие душевные и тяжкие телесные? Я сейчас не настолько богата, чтобы выплачивать моральную компенсацию!

Завинтив крышку от клея, я потащила кентавра в коридор. Не с первого раза, но раза с третьего, методом проб и падений, я сумела вытолкать его в «стойло». Осталось выбрать место, где будет стоять мой конь в пальто до тех пор, пока заклинание перестанет действовать или срок свидания не подойдет к концу.

Пока дизайнеры интерьеров доставали блокноты, ручки и альбомы, внимательно следя за тем, как правильно размещать статую кентавра в полный рост в интерьере современной хрущевки, я, потея и сопя, устанавливала дареного коня между тумбой и шкафом. Протянутая рука со сломанным пальцем почему-то навевала мне соблазнительную мысль о том, что вешалки бывают разные и расколдовывать его вовсе не обязательно. Я поправила пальто, застегнув его на все пуговицы, чтобы бедняга не мерз, подперла его тумбочкой и полюбовалась на свою работу. На фоне недавно поклеенных обоев, похожих на цветочную полянку стоял мужественный конь в пальто. По-моему, миленько получилось. На его руке висела старенькая ковровая дорожка, которая была извлечена из шкафа для прикрытия вздувшегося пола в стиле «Дорогая моль, кушать подано».

Пока привередливая моль грустно воротила нос от этого доисторического и плешивого ковра-самолета, я понимала, что в моей жизни еще не было никогда такой мощной поддержки в такую трудную минуту.

На руке кентавра уже побывали ведро и тряпка. Он даже успел поработать памятником всем дворникам, протягивая миру старый веник. Но карьерный рост на этом не закончился. Бейлис пошел на повышение и решил возглавить профсоюз уборщиц, сжимая в руке швабру. Судя по взгляду, он призывал «подметалиев» всех стран объединиться против тех, кто любит ходить по свежевымытому, и в качестве наказания вырвать им ноги по самые подмышки.

В шкафу была найдена пыльная и старая лампочка, которую я решила ввинтить в коридоре вместо той, которая переедет на кухню. Пока я возилась с табуретками, лампочка мне категорически мешала. Она норовила скатиться вниз с тумбочки, поэтому я прикидывала, куда бы ее засунуть, чтобы потом было легко взять. Открытый рот кентавра как бы намекал, что место я выбрала удачное.

— Подержи пока, милый, — запыхавшись, попросила я, засовывая лампу ему в рот и карабкаясь на шаткую табуретку. — Так, что у нас тут?

Я стала осторожно вывинчивать старую лампочку, пряча ее в карман, а потом потянулась за новой…

— Отдай! — настаивала я, пытаясь вынуть из чужого рта злополучную лампочку, но чужие челюсти ее не отдавали. — Я кому сказала! Плюнь!

Судя по глазам жениха, он очень хочет побыть холостяком. Да что там! К его обету бесплодия добавился обет безбрачия. Я вздохнула, предпринимая еще одну попытку вытащить лампу из чужого рта.

— Да ладно, не переживай! — я слезла и ободряюще похлопала по крупу хозяйственного мужика, прикидывая, где у меня лежит хозяйственное мыло.

Я мылила лампочку, пыталась хоть немного разжать челюсти, засовывала мыльные пальцы и осторожно тянула хрупкое стекло на себя.

— Потерпи, — я закатала рукава халата, понимая, что пена, стекающая по уголкам рта несчастной жертвы хозяйственного произвола, и бешеные глаза, которые сошлись на переносице, навсегда останутся на моей совести.

— Одну минутку! — я снова пыталась ободрить страдальца, который, судя по красноречивому взгляду, решил, что гений должен быть одинок. — Это будет не больно! Я постараюсь осторожно!

В моих руках уже были старые, ржавые щипцы, найденные в шкафу. Гений уже твердо решил остаться одиноким до конца своих дней, а судя по ужасу, застывшему в глазах, скоро он станет классиком.

Впервые попытка и пытка стали почти синонимами. Я осторожно вытерла пену вокруг рта «группы поддержки» и ввинтила старую лампочку обратно, украдкой бросая взгляды на новый торшер. Вот он, первый мужик, который мне реально светит! Причем в буквальном смысле.

Умаявшись за день, я легла спать, обнимая подушку и вспоминая, как однажды проснулась от нежного поцелуя. Этот поцелуй все еще таял, словно первый снег, на моих губах, заставляя меня стиснуть зубы от душевной боли. Если бы я знала, что это была наша последняя встреча… Если бы кто-нибудь мне сказал, что мы видимся в последний раз, то я бы… Я бы не отпустила его руку. Я бы держала ее. Вцепилась бы и держала. Молча… Просто держала бы его за руку, чувствуя тепло его ладони. Даже если бы нас растаскивали все демоны ада, я бы держала, потому что не хочу его отпускать, потому что не хочу его терять. Даже если он храпит по ночам, как паровоз, раскидывает по комнате носки, сидит в туалете часами… Я бы держала. И нас бы не разлучили. Ведь разлучить людей можно только тогда, когда один разжимает руку.