Андрей Ангелов - Три мистические истории

Батюшка внимательно осмотрел старинную доску. Он больше почувствовал невысказанную реплику, чем понял:

– Мужика в албанском пиджаке ударила икона?

– У-у… Так и есть, отец Серафим! – Варвара осенила себя восторженным крестом.

– Да ладно! – взалкала Марковна. – Боженька сам постоял за себя!

– Так-то, отец Серафим. Я всегда говорил, что добро должно быть с кулаками. Вы меня разубеждали. Вот вам доказательство! – умиротворенно вымолвил Амбарыч. – Господь сам врезал нечестивцу!

– Чушь! – авторитетно возразил батюшка. – Я знаю, что есть иконы Чудотворные. Есть Мироточащие. Но про Дерущиеся иконы не слышал. И их не может быть просто потому, что не может быть! – Серафим сунул прихожанам на предмет целования свой медный крест. Когда поцелуи отзвучали, то он продолжил. – Я уверен, что бабушку Варвару обуяли бесы. Вчера утром был первый знак, – телефон превратился в Солнечного Кота, что говорил по-русски!

– Ей-богу! – зачастила крестами Варвара. Крестя себя и всё, что и кто вокруг.

Батюшка достал из кармана штанов, под рясой, сотовый телефон:

– Поскольку Амбарыч не лжёт, потому что ложь есть грех, то… Я предполагаю, что у мужика в албанском пиджаке случился обморок. Иногда такое бывает у людей, редко посещающих храм. Виной духота и чад от свечей. Надо вызвать «Скорую помощь».

Сторож благоговейным пальцем показал на Нафаню:

– Глядите, у него синяк набухает!

– Чепуха… – заотрицал священник, но на взбалмошную икону глянул с тревогой. – Синяк у мужика давно…

– Нет, синяк свежий! Я знаю толк в синяках! – похвастался Амбарыч.

– Точно синяк! – поддакнула Марковна.

– И у кого там бесы!? – саркастически засмеялась Варвара.

– Так и зарождаются ереси! – торжественно изрек батюшка в пустоту. Никто не верил ему, и сам себе он не верил тоже.

Клюев шёл пешком к Садко, согласно напутствию странного нищего. Утомившись, присел передохнуть на синюю скамеечку Петровского парка. К нему тотчас же подсел некий худощавый очкарик.

– Я вижу, что ты любишь орхидеи, – заметил он.

– Ты прав, – согласился Клюев.

– Приходи к нам с Олесией. У нас ты будешь накормлен и в тепле.

– А вы – это кто? – доверчиво развесил уши Клюев.

– Я – Орхидеи-люб! А Олесия – моя жена! – вдохновенно пропел очкарик. – И я вижу, что ты наш человек!

– Я должен поесть у Садко, – не согласился Клюев. – А потом приду.

– Возьми, – попросил Орхидеи-люб, протягивая свой адрес.

Объяснение случилось возле Офиса Столичной Мафии. На Таганке. Вечерело.

Ливер – мордоворот с косой саженью в плечах, угодливо распахнул заднюю дверку лимузина. Михал Михалыч пыхнул сигарой и вознамерился загрузить своё тело в салон. Рядом плавно остановилось такси, из авто усталым мячом выпрыгнул Нафаня:

– Михал Михалыч!

Босс хищно осмотрел помощника: его помятый вид и крутотенный синячище под левым глазом. Цыкнул:

– Ливер, отойди.

Бандюг поправил за поясом пистолет и суетливо подчинился. Главарь сказал удивлённо:

– Нафаня Андрюшкин! Где ты шлялся целый день и что у тебя с рожей!?

– Михал Михалыч! – преданно вякнул секретарь. – Я приехал из больнички, куда меня доставили в бессознательном состоянии!

– Я тебе не приказывал ехать в больничку и впадать в бессознанку! Или ты что-то попутал в моих указаниях? Ну так, чуть-чуть… Скажи мне – попутал?

– Михал Михалыч, ну я ж не дебилоид! – улыбнулся своей остроте Нафаня.

Босс не посчитал шутку шуткой, но промолчал. А секретарь рассказал:

– Я приехал в храм, увидел там ваш рисунок, взял в руки… И тотчас получил от него такой удар, что упал без чувств!

– От кого получил удар?! – настороженно переспросил шеф.

– От Господа, который нарисован на доске, – обыденно объяснил секретарь. – Был в отключке весь день, а как только поймал сознание – по-тихому срулил из палаты.

Главарь являлся реалистом и не признавал, что Чудеса имеют место быть. Впрочем, Чудеса не признают, помимо реалистов, и обычные люди. А зря.

Поняв, что босс молчит, Нафаня разлился соловьём:

– В храме я ставил свечки за здоровье души! Всей нашей братве! Только… учинил перепутку: поставил свечки за здоровье в то место, где ставят за упокой. Господь, видно, обиделся и набил мне рожу… – прояснил обстоятельства Чуда секретарь.

– Херня и сказка! – последовала реакция босса.

Секретарь признал, что Михал Михалыч в свои 35 лет – уважаемый главарь мафии, а он в свои 35 лет – всего лишь Нафаня со смешной фамилией. И ему стало неловко за Чудо.

– Ладненько, с доской я дорешаю сам, сказочник, – резюмировал босс, нетерпеливо глянув на наручные часы. – А ты встречайся с братэлой и получи фотку Клюева! Предъявим бомжу на опознание!

Сотовый телефон шефа сыграл «Вальс». Михал Михалыч оборвал рингтон быстрым нажатием пальца на кнопку, и поднес трубку к вкрадчивому уху:

– Что!?.. Опознали?.. А Горилла?.. Почему ты молчал?.. Да… Держи меня в курсах.

Нафаня попытался подслушать диалог, но бесполезно. Телефон шефа не допускал разглашения голосов без ведома владельца.

– Звонил мой адвокат, – неохотно разъяснил главарь столичной мафии. – Чеснок разбился на трассе, насмерть. А Горилла ещё с утра в морге, подрался с кем-то…

– А вы меня, Михал Михалыч, назвали сказочником! – с превосходством заулыбался Нафаня. – Это чё, блин, получается? Только я поставил Чесноку свечку за упокой – он разбился. А Гориллу, вы только вкурите смысл! Самого Гориллу, что гнул у нас руками подковы! – избили в усмерть.

Михал Михалыч послал свой реализм «гулять в садик», а сам нечаянно затянулся тлеющей стороной сигары:

– Чего ты там болтал про свечки? Поставил за здоровье туда, куда ставят за упокой?..

– Ага, – блеснул самодовольной улыбкой Нафаня. – Себе только воткнул в нужный Подсвечник. И то благодаря одной богомольной убогой…

Михал Михалыч проплевался полусгоревшим пеплом:

– А мне!?

– Вам поставил свечу самому первому! Ведь вы – самый лучший главарь мафии из всех главарей, которых я знаю!

Босс шалыми глазами вновь осмотрел синячище помощника под левым глазом.

– Видел остолопов. Но таких, млин… – натурально забздел шеф, вероятно – впервые в жизни.

– Михал Михалыч, не называйте меня остолопом! – ультимативным тоном попросил Нафаня. – Да… я знаю, что я – толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.

Секретарь с печальными глазами побрёл к Офису. Михал Михалыч лирично глянул вслед:

– Пожалеть его, а?

Братья-близнецы Андрюшкины встретились в ресторане «Садко», на Тверской улице. Они съели четыре килограмма еды и выпили два литра пунша. Походя, вспомнили детство и поделились текущей житухой, затем приступили к разговору о насущных делах.