Денис Блажиевич - Хроники Оноданги: Душа Айлека [СИ]

— Где садится? — крикнул Уклонов, оглядывая местность.

— Где хочешь.

Уклонов высмотрел вроде бы ровную площадку и умело посадил самолет. Шершавкин выбрался из самолета и курил, отгоняя сигаретнцм дымом последний бестолковый сон.

— Далековато. — сказал Уклонов.

— Что.

— До города говорю далековато. Пешком рубить.

— Подвезут — ответил Шершавкин. — С мигалками поедем.

Через некоторое время появился желто-синий уазик. Он подъехал к самолету.

— Кто такие? — спросил высокий мужчина в милицейской но навсегда дурацкой пиночетовкой.

— Шершавый? Ты?

— Я. Вот Уклонов знакомься. Одноклассник мой Горшков Серега. До города вощьмешь, Серега?

— Что ж раз так. — согласился Горшков.

— Это тебе.

Шершавкин достал блок Голден Америка.

— Тебе Серега. По 25 штук в пачке.

— Дело. Спасибо, Шершавый.

В машине когда ехали в город Шершавкин спросил.

— Дом Нефтяника свободен? Разместится на денек другой-третий.

— Сделаем. Поздно ты, Серега. Бабку твою схоронили уже.

— Не смог… Я в Думу иду. Делов.

— А сейчас чего?

— Квартира осталась.

— А. — протянул Горшков. — Понял.

Уклонова сбросили у Дома Нефтяника одноэтажного строения с длинным во весь фасад дощатым навесом. Шершавкин вручил пилоту деньги.

— Сильно не пей.

— Сильно не буду — честно признался Уклонов.

Горшков остановился у серой пятиэтажке.

— Рановато ты приехал — сказал Горшков.

— Чего так.

— Нотариус наш Ливер в Оху к дочке уехал.

— Ерунда. У меня самолет. Слушай. Ты к сеструхе моей не зайдешь. Ключи взять.

— Зачем?

— В квартиру надо как-то… влезть…

— Так Лизка твоя там. Как бабушку схоронили так и живет там всем семейством.

— Да — протянул Шершавкин.

— Да — подтвердил Горшков.

— Тогда лады. Давай Серега.

Шершавкин вылез из Уазика, хотя очень не хотелось. Он помахал рукой Горшкову, поздоровался с приподъездными бабушками и вышел в темный черный подъезд. На него надвигалось темное, страш…

— Тьфу ты — сплюнул зло Шершавкин и поднялся по выщербленной лестнице на второй этаж. Позвонил. Дверь ему открыла… Шершавкин помотал головой, отгоняя давешний сон. Дверь открыла Лиза, но пятилетняя с мышиными косичками и вяло повисшими бантиками. То что это была Лиза не было никакого сомнения.

— Явился? — строго спросила девочка. — Мам?

Из коридора вышла женщина в халате. Вытирала руки кухонным полотенцем.

— Кто там? — строго спросила женщина.

— Здравствуй, сестра — сказал Шершавкин и быстро шагнул в квартиру, чтобы успеть пока сестра не захлопнула перед ним дверь.

Цыплятами заставили хвост Птеродактиля и закрыли проход к самодеятельной уборной: круглому люку в полу с кольцом и надписью белой краской «без дна». Егор и Мия сели на железную лавку, прикрученную болтами к левому борту. Напротив них на такой же лавке между двумя хмурыми тягловыми женщинам челночницами сидел местный этнографический старик в чем то вроде малахая. Егор не совсем представлял себе как на самом деле выглядит малахай. Но слово было емкое и к такому наряду подходило куда как лучше других. Это было что-то вроде тонкой конусообразной шубы, подбитой коричневым крашенным мехом и грехами неизвестных шубоделов. Гнилые нитки рвались и было видно, что если не озаботится то эта шуба благополучно и мирно развалится на части, как и страна, где эту шубу выделали. Так представлял себе Егор, а у него была склонность к необычным сравнениям и еще куче всяких ненужных в обычной жизни вещей. На худой с прыгающим кадыком шее старика висел красный магнитофон Весна-221.

— Я Куэро — сказал старик, когда увидел с каким интересом смотрит на него Егор. Бекетов представил себя и Мию.

— Я Куэро — повторил старик и повторял это мерно, как всесъедающее время, качая склочной редкой бородой. Птеродактиль вздрогнул.

— Ой, мамочки — тихо ойкнула Глущенко Екатерина.

— Развалимся.

— Не развалимся — ответила одна из челночниц. — Нам в Тайшин во как надо.

— Я Куэро — подтвердил Куэро и его голова резко приложилась к железной голой обшивке Птеродактиля. Самолет шел на взлет. Серегин крепко держал в руках штурвал. Его лицо, прищуренный взгляд, темная сосулька жирных волос, вылезшая из-под шлема и фиолетовая обезьянка, сплетенная из оболочки электрического провода, болтающегося на стекле перед Серегиным — все говорило о том, что Серегин штурвал не выпустит. Птеродактиль может разлететься в пыль, а Серегин штурвал не выпустит, а долетит до конца маршрута. Прокатившись по полю, несколько раз подпрыгнув на земле и в воздухе Птеродактиль пошел вверх, как пущенный из рогатки камень. В небе он выпрямился и загудел ровной спокойной нотой. Серегин постучал пальцем по бумажным иконкам на приборной доске. Он обернулся назад. Старик Куэро качал головой. Челночницы развернули томики кроссвордов. Геолог — суровый, по виду, правильный мужик с русой пошейной бородой и олимпийской шапочке петушке прижимал к себе дочку. Глущенко Екатерина распласталась в хвосте Птеродактиля, удерживая от падения ящики с цыплятами. Все было в норме. Серегин вернулся к штурвалу. Егор опустил Мию, но девочка не отстранилась. Его голова осталась на плече Бекетова. Она закрыла глаза и, наверное, уснула. Бекетову спать не хотелось. Он, как всегда в таких случаях, выбрал точку напротив себя, сегодня это был полукруглый скат фюзеляжа поверх головы старика. Так Бекетов концентрировался и в тоже время отстранялся. Уходил далеко далеко в себя. Сейчас это было особенно нужно. Бекетов знал. Ему необходимо принять окончательное решение. После того как в его жизни появилась Мия, он думал что все закончилось. Несколько лет так оно и было. Егор затерялся в России. И в Череповце жили тоже. Бекетов опутал себя приличиями. Мия ходила в школы. Егор писал, нанимался искать месторождения. Не сказать что все шло гладко, но жизнь шла ровно, без болота рефлексии и внутреннего расхождения с самим собой. И Мией? Егор усмехнулся. И Мией тоже— утвердил он прошлую мысль. Почти забытая тревога и нервное возбуждение обрушились на Егора внезапно. Началось утром. Они тогда жили в Хабаровске. Бекетов проснулся около 6-ти. Их арендованная квартира была на первом этаже. Прямо под окнами стоял ржавый турник. Каждое утро Егор смотрел на турник и шел курить и готовить кофе. Потом принимал душ. Вода была приемлемая где-то в районе «брюхо дю котэ» наощупь. И в тот день он зажарил омлет с подозрительно розовыми сосисками. Открыл форточку. В нее полез утренний морозный воздух. Неприятный, как влажная и холодная рука. Егор потянулся через стол. Раздался хруст закрываемой форточки. Егор помахал рукой, отгоняя в сторону кусман пойманного уличного воздуха. Егор разбудил Мию. Как обычно с трудом и переругиваниями, Мия прошлепала в ванную комнату. Егор поставил на плиту чайник. Необходимость в еде Мия не испытывала, но ела, потому что была дотошна и к миссии своей относилась ответственно.