Вадим Шефнер - Лачуга должника и другие сказки для умных (сборник)

В первый же день я отправился в Ново-Ольховку, захватив с собой злополучную газету. Уже на подходе к Элиной даче я учуял запах паленого и догадался, что Надя сегодня гладит белье. И не ошибся: она только что прожгла утюгом две простыни.

Я пригласил Элу на прогулку, но она отказалась по уважительной причине: она в тот день дежурила по семейной кухне (и уже успела разбить одну тарелку).

– Давай встретимся завтра в одиннадцать утра на Господской горке, у наших ворот, – предложила она.

– Заметано, – ответил я. Потом отозвал ее на минутку в палисадник и там повел речь о том, что путь истинных талантов всегда усеян терниями и надолбами, и вручил ей роковую газету. Я сделал это в надежде на то, что Эла возмутится, осмеет критика. и тем самым обнадежит и утешит меня. Я стал ждать ее реакции.

Вы гадаете, вы ждете, Будет эдак или так…

Шар земной застыл в полете, Как подброшенный пятак.

Эла прочла ядовитую статейку и коварно хихикнула. Я моментально усек, что хихиканье это не в мою пользу.

– Ты призадумайся. Ведь он тебе плохого не желает, – совершенно серьезно произнесла она. – И потом, знаешь, очень уж ты могучий псевдоним себе придумал: Гло-баль-ный…

– От Электрокардиограммы слышу! – отпарировал я.

– Не я же себе такое имя выбрала, – тихо и грустно молвила Эла. – И дразнить меня так – это просто подлость.

– А с критиками, которые травят поэта, дружить – это не подлость?!

– Ни с какими критиками я не дружу… Вот что, захлопнем этот разговор. Оставайся у нас обедать. Щи сегодня – глобального качества. Из щавеля!

– Не надо мне твоих щей! – Хлопнув калиткой, я вышел из палисадника и побрел куда глаза глядят.

Устав сидеть на шатком троне, Разбив торжественный бокал, Король в пластмассовой короне, Кряхтя, садится в самосвал.

На душе у меня было муторно. Я долго бродил по лесу. Когда вернулся в дом Бываевых, там уже отужинали. Но добрая тебя Лира разогрела макароны, усадила меня за стол.

– Оголодал ты, Павлик, осунулся, – сказала она. – С первого дня пропадать где-то начал. Вроде нашей кошки Фроськи погуливаешь где-то… Смотри, до алиментов не добегайся, а то нам перед твоей маманей отвечать придется.

– Не бойтесь, тетя Лира, до алиментов дело не дошло, – невесело ответил я. И пропадать из дому больше не буду.

Говорят, что грядущие события бросают перед собой тень; говорят, что накануне важных, поворотных в их судьбе дней люди часто видят сны, по которым можно расшифровать будущее. Но я в ту ночь спал без сновидений и проснулся без предчувствий.

Хоть накануне я и устал изрядно, но в ту знаменательную субботу в июле 1965 года пробудился рано.

Во времянке стояла сыроватая прохлада, в маленькое окошко лился ровный неслепящий свет. Я поднял голову с подушки и подумал, что день будет ясный, безоблачный и что вообще мир этот устроен очень даже хорошо. Потом вдруг вспомнил вчерашнюю ссору с Элой и обиду, которую мне Эла причинила. Но день от этого не померк, радость пробуждения была сильнее. Я бодро вскочил с раскладушки.

Умываясь у жестяного рукомойника, я размышлял: идти или не идти к старым воротам? В моих ушах звучали Элины слова: «Давай встретимся завтра у наших ворот». Но ведь это сказала она до размолвки. Вдруг я приду – а ее нет?

В этот момент послышались удары «гонга». Валик лупил деревянной поварешкой по старой медной кастрюле, подвешенной им у крыльца, возвещая час завтрака. Такую моду он ввел еще в прошлом году – «как на фешенебельных западноевропейских курортах». Вслед за этими дурацкими звуками раздался захлебывающийся лай Хлюпика: песик этой музыки терпеть не мог.

Отлично помню: на завтрак в то утро тетя Лира приготовила яичницу. Когда она всем положила по порции, на сковородке остался еще один кусок. Она его демонстративно мне добавила.

– Павлик гуляет много, – ехидно пояснила она. – Ему усиленное питание требуется, чтоб перед подружкой не осрамиться.

Валик заржал в тарелку, а дядя Филя перевел разговор на свое, заветное:

– Мне, Лариса, тоже доппаек нужен. В жидком виде. По случаю саперных работ. Копать-то много придется.

– Ну, ребята тебе помогут.

– Мне помощи не надо, мне надо, чтобы благодарность была!

– Ладно, выкопаешь – тогда посмотрим. А пока не выкопаешь не смей к холодильнику подходить. Ишь, чего удумал – с утра ему водку подавай!

Безалкогольные напитки На стол поставила жена, И муж, при виде этой пытки, Вскричал: «Изыди, Сатана!»

Из дальнейшего их разговора я усек: в последнем номере любимого журнала, в отделе «Советы сельчанам», супруги Бываевы вычитали, что помойная яма, если она расположена близко от жилья, может стать источником инфекции. У них она находилась рядом с домом, – и вот они задумали выкопать новую, где-нибудь подальше. Но еще не решили, где именно. Сперва хотели копать за огородом, но потом передумали: там совсем близко участок соседки, та обидится, озлится, да и сыровато там; в журнале же рекомендовали выбрать место для этого по возможности сухое.

– А я знаю, где рыть надо! – встрял Валик. – Около двух берез. Там и от дома недалеко, и место сухое. Там Пауль в прошлом году рябинку посадил, а она засохла. Значит, уж самое сухое место.

– А и вправду место подходящее, – согласился дядя Филя. – Молодец, Валик! Всегда б твоя голова так работала – цены б тебе не было!

– Валик наш еще покажет себя! – горделиво изрекла тетя Лира. – Он еще в инженеры выйдет!

– В режиссеры, – поправил ее племянник.

Я отправился во времянку, сел на раскладушку и стал читать книгу по поэтике Томашевского. Затем от теории стихосложения мысли мои перешли к практике. Отложив книгу, я начал громко, с чувством декламировать свои стихи, те самые, которые не понравились критику. Нет, совсем не плохие стихи, решил я. Напрасно Эла примкнула к этому критикану! И не пойду я сегодня на Господскую горку!

Приняв это постановление, я взглянул на часы. Было десять минут одиннадцатого.

Тот, кто твердое принял решенье, Не подвластен любовной тоске, И, простив себе все прегрешенья, Он шагает вперед налегке!

Покинув времянку, я направился к дому Бываевых. Тетя Лира и Валик сидели на ступеньках крыльца. Тетя Лира была погружена в чтение «Медицины для всех». Валик держал в одной руке заграничный киножурнал; в другой руке его блестели большие портняжные ножницы. Он вырезал снимки кинокрасоток, чтобы потом наклеить их в свой альбом. Чем меньше одежды было на актрисе, тем больше у нее было шансов быть наклеенной. Здесь же на крылечке возлежал Хлюпик; он сонно и самодовольно жмурился.