Вадим Шефнер - Лачуга должника и другие сказки для умных (сборник)

– У дедули есть полный шанец без пенсии остаться, – подтвердил Валик.

– Значит, договорились? – просительно произнесла тетя Лира. – А теперь пей, Павлик, пей!

И она подала мне стакан.

От густой влаги тянуло таинственной свежестью. Вереница мыслей промчалась в моем уме. Мелькнула догадка: через сверхдолгожительство я обрету всемирное поэтическое величие. Волны будущей славы к моим подступили стопам, зазвенели, запели, заплескались в гранит пьедестала. Я ведь стану великим, бессмертным я стану в веках! Современных поэтов я оставлю навек в дураках! Я всех классиков мира, всех живых и лежащих в гробу, всех грядущих пиитов своим творчеством перешибу! Будет книгам моим обеспечен миллионный тираж! Я куплю себе «Волгу», построю бетонный гараж! Будут критики-гады у ног пресмыкаться моих! Всем красавицам мира я буду желанный жених! Моим именем будут называть острова, корабли! С моим профилем будут чеканить песеты, рубли! Буду я еще бодрым, еще не в преклонных годах, – и уж мне монументы воздвигнут во всех городах!..

Я выпил стакан до дна и ощутил привкус прохлады и легкой горечи. Через мгновение ощущение это прошло.

– В нашем полку прибыло! – заявил дядя Филя.

– А кому остальные две дозы? – спросил я. – Рамушевым, наверно?

– Нет, не подходят они для такого дела. Раззвонят на весь свет, – сухо ответил дядя Филя.

– Одну порцию тогда, верно, соседке дадите, Мармаевой? – стал выпытывать я.

– Людка Мармаева не подходит, – возразила тетя Лира. – Она почем зря своих кур в наш огород допускает, сколько раз я ей говорила… Дай ей этого лекарства, а потом миллион лет мучайся из-за ее кур! Да и болтать она любит, язык без костей… Тут Валентин один совет дал…

– И опять повторяю: одну дозу надо дать Хлюпику! – решительно заявил Валик. – Сейчас ему пять лет, а собаки в среднем живут до двенадцати. Через десять-пятнадцать лет действие экстракта будет доказано на живом ходячем факте. Сейчас нам нет смысла шуметь о своем долгожительстве, но в будущем оно нам ой какую службу сослужит! Мы все великими людьми станем.

– Во головизна-то у Валика работает! – восхитился дядя Филя. – Мы все великими будем, а Хлюпик наш ходячим фактом будет – с хвостом!

– Жаль на собачонку экстракт тратить, – высказался я.

– Павлик, если мы тебе такую милость оказали, жизнь вечную-бесконечную бесплатно выдали, так ты не думай, что наши дела имеешь право решать, обиделась тетя Лира. – Я, может, давно уж мечтаю, чтоб Хлюпик за свою честность никогда не помирал.

Любимчик ее был тут как тут. Слыша, что упоминают его имя, он вылез из-под стола, разлегся посреди комнаты и притворно зевнул. Потом подошел к хозяюшке и требовательно тявкнул.

– Чует, умница, что о нем разговор! Все-то Хлюпик понимает! – заумилялась тетя Лира. Затем принесла из кухни чистую тарелку, поставила ее на пол и вылила в нее содержимое одного из стаканов. – Пей, Хлюпик! Пей, ангельчик честный!

Песик неторопливо, без жадности начал лакать инопланетную жидкость. Опустошив тарелку, он благодарно икнул.

– А шестую дозу кому? – спросил я. Ответом было неловкое молчание. Потом дядя Филя, потупясь, произнес:

– Не стоит нам этим питьем с чужими людьми делиться. Подведут. Нельзя нам счастье свое упускать.

– Фроське надо дать, – предложил Валик. – Тогда у нас два живых документа будут: собака и кошка.

– А и верно, чем Фроська хуже Хлюпика, – согласился дядя Филя. – Сколько она мышей-то переловит за миллион лет! Не счесть!.. Лариса, покличь-ка ее.

Тетя Лира прошла сквозь кухню на крыльцо и стала кликать:

– Фроська! Фроська! Фроська! Кушать подано!

Потом вернулась в комнату и заявила:

– Опять она шляется где-то, шлындра несчастная!.. Ну, кошка, через блудность свою потеряла ты жизнь вечную!

Время шло, а шестой стакан все стоял на столе. Наконец дядя Филя предложил дать эту дозу поросенку – пусть и он у нас будет долгожитель, про запас. И тетя Лира отнесла стакан в сарайчик.

– Ну как? – спросил ее Валик, когда она вернулась. – Приемлет он вечность?

– Налила ему в корытце – он сразу и вылакал.

Талантами не обладая, С копыт не стряхивая грязь, При жизни ты, свинья младая, В бессмертье лихо вознеслась!

– Теперь нас, значит, шестеро, – подытожил дядя Филя.

Я вышел из дома.

Все в мире было по-прежнему и все на своих местах. Картофельные грядки, деревья, времянка, сарайчик – все обыкновенное, настоящее. И на небе та же легкая, не предвещающая дождя дымка. Я посмотрел на часы и удивился, даже испугался: лишь час с небольшим прошло той минуты, когда из-под земли вылез чешуйчатый агрегат.

Надо обдумать все это, переварить в покое, подумал я и открыл калитку. Пройдя по улице поселка, свернул на неширокую, поросшую сорной травой грунтовую дорогу и долго шел по ней; я знал, что она ведет к кладбищу. Вскоре на взгорье показалась красная кирпичная церквушка с одноярусной колокольней. Дойдя до погоста, ничем не огражденного, я долго глядел на сбегающие в низинку покосившиеся кресты. «Пчелы не жалят мертвых»,всплыла в памяти вычитанная где-то фраза. А меня пчелы будут жалить миллион лет. Люди будут рождаться и умирать, умирать, умирать, и Эла тоже умрет, а я буду жить, жить, жить, жить… Мною овладело смутное чувство вины.

– Я не виноват перед вами, – произнес я вслух, обращаясь к ушедшим. – Я не виноват. Все произошло слишком быстро.

Когда я вернулся в Филаретово, то первым, кого увидал у дома Бываевых, был Валентин. Он подкачивал камеру своего велосипеда; к багажнику он успел приторочить объемистую корзину. Валик весело поведал мне, что едет на станцию Пронино, там неплохой привокзальный буфет. Бываевы решили чин-чинарем отметить сегодняшнее событие. Тетя Лира отвалила на это мероприятие свои похоронные («смерётные») деньги.

– У тебя в передней вилке трещина, – напомнил я ему, – возьми велик у Рамушевых, на этом ты рискуешь сломать себе шею.

– Э, все равно, – отмахнулся он. – Авось целым вернусь. – Прикосновение к вечности не сделало его более осторожным.

– Может, пешком вместе сходим в Пронино? – предложил я. – Я тебе помогу покупки нести.

– Не, подмоги не треба… И вообще никакой помощи мне теперь не надо. Ты, Пауль, можешь прекратить свое шефство надо мной в смысле грамматики. Окунусь на второй год – не беда, потом наверстаю. У меня теперь впереди вагон времени. И даже не вагон, а черт знает сколько составов.

В этот момент из окна выглянула тетя Лира.

– Павлик, в одиннадцать вечера приходи! Никуда не пропадай смотри! Будем отмечать!

– Но почему в такое позднее время? – удивился я.

– Раньше нельзя. Вдруг соседи зайдут или кто. А в одиннадцать все уже спят в поселке.