Вадим Шефнер - Лачуга должника и другие сказки для умных (сборник)

– Пока ты бегал вытаскивать мой рюкзак, Нина мне рассказала, как всё произошло, – прервал мои размышления Андрей. – Мне обязательно надо выучиться плавать…

Я знал, что Андрей благодарен мне, но в наше время выражать благодарность было уже не принято. Ведь если А благодарит Б за то, что тот поступил как должно, то этим самым А как бы предполагает, что Б мог поступить и иначе.

Из-за избушки послышался смех Нины. Потом она закричала:

– Он бежит к вам, он мой платочек утащил!

– Кто бежит? – крикнул я. – Никого тут нет.

– Ёжик! Подошёл и платочек унёс! Такой хитрый.

Действительно, из-за угла избушки показался ёж. На его иглы был наколот платочек. Я взял этот платочек, ёж сердито зафыркал.

Вскоре у всех у нас одежда просохла, и мы втроём принялись за еду. Рюкзак Андрея промок, но в нём, к счастью, лежали консервы, а им ничего не сделалось. Хлеб же и дорожная посуда находились в моём рюкзаке. Лесные птицы летали и прыгали возле нас, собирая крошки, которые мы им бросали.

Утром я проснулся поздно, очень хорошо было спать на сене. Когда я открыл глаза, то увидел, что Андрей сидит у окна за столом и что-то пишет. Он почувствовал мой взгляд и обернулся ко мне.

– Ничего, что я взял из твоего рюкзака тетрадь и разнял её на листы? – спросил он. – В моём рюкзаке была бумага, да она вся промокла.

– Работай, работай, – ответил я. – Только там у меня записаны кое-какие мысли по поводу «Антологии», ты не вздумай делать поверх них свои записи.

– Нет, что ты! – сказал Андрей. – Я пишу на другой стороне.

Я встал и подошёл к нему. Весь стол был покрыт исписанными листками [19] Эти листы ныне хранятся в музее Светочева; на их обратной стороне действительно есть записи Матвея Ковригина. .

– Только цифры, формулы, знаки и значки и ни одного человеческого слова, – сказал я. – И давно ты встал?

– С рассветом, – ответил Андрей. – Я спал очень крепко, но потом меня словно что-то толкнуло. Я проснулся и сел сюда.

– Ты уже хорошо себя чувствуешь?

– Физически – не очень. Есть ещё какая-то слабость, усталость. Но голова работает хорошо. Знаешь, я, кажется, прихожу к важному решению.

– Ты уже много раз приходил к разным важным решениям, а потом оказывалось, что это – ошибки.

– Нет, теперь – нет. Кажется, на этот раз я поймал чёрта за хвост. Совсем неожиданный вывод. Я даже сам не понимаю, как я мог до этого додуматься.

– По-моему, тебе надо как следует выспаться, отлежаться. А потом, на свежую голову, ты опять можешь заняться этим делом, – осторожно посоветовал я.

– Ты, кажется, думаешь, что я свихнулся? – засмеялся Андрей. – Если я и свихнулся, то со знаком плюс. Ты знаешь, если взять сто электронных машин и перед заданием расшатать их схемы, то девяносто девять машин впадут в технический идиотизм, а сотая может впасть в состояние гениальности и дать какое-то парадоксальное, но верное решение…

– Не буду спорить с тобой, – мягко ответил я. – А Нина всё ещё спит?

– Нет. Она на озере. Вот она стоит.

Я выглянул из окна. Нина стояла на невысоком песчаном обрыве и смотрела куда-то через озеро, вдаль. Ветер чуть шевелил её платье. Солнце освещало её сбоку, и она была очень хорошо видна.

– Девушка у обрыва, – сказал вдруг Андрей. – Как в одном стихотворении.

– Что за стихотворение? – поинтересовался я.

– Просто там девушка стоит у обрыва и смотрит вдаль. Перед ней озеро, кувшинки в воде; за ней – лес и утреннее солнце. А она стоит и смотрит вдаль. И кто-то смотрит на неё и думает: «Вот девушка стоит у обрыва и смотрит вдаль. Теперь я её буду помнить всегда. Она уйдёт в лес, а мне всё будет казаться, что она стоит у обрыва. И когда я состарюсь, я приду к этому берегу и увижу: девушка стоит у обрыва и смотрит вдаль…»

– Не понимаю, чего хорошего нашёл ты в этом стихотворении? Не люблю этих сантиментов… В Двадцатом веке и то лучше писали.

Андрей что-то пробормотал в ответ и уткнулся в свои записи, а я пошёл на озеро. У самого берега росли в воде водяные лилии и купавы. Я прошёл по шатким деревянным мосткам к открытой воде и долго умывался. Затем я пошёл к Нине. Она всё ещё стояла на невысоком песчаном обрыве и бесцельно смотрела куда-то через озеро.

– Нина, ты хорошо спала? – спросил я.

– Очень хорошо. Вначале мне мешали летучие мыши. Они всё влетали в окошечко и вылетали. Но они совсем бесшумные. Сейчас они там спят вниз головой – такие забавные. А ведь когда-то Люди боялись их.

– Нина, а ты не забыла об «Антологии»? – напомнил я. – Нам надо возвращаться в город.

– Нет, я останусь здесь на четыре дня, – спокойно ответила она. – Андрею нужно четыре дня покоя. Я буду готовить ему еду.

– Ну, не так уж он слаб, чтобы ему нужно было готовить еду, – возразил я. – Больной Человек не встанет с рассветом и не сядет за стол, чтобы выводить какие-то бесконечные формулы. Если Человек болен, он лежит и не рыпается.

– Что-что? – переспросила Нина. – Лежит и что?..

– Не рыпается, – повторил я. – Это такое идиоматическое выражение Двадцатого века.

– Но я всё-таки останусь, – сказала Нина.

– Что ж, поступай так, как считаешь нужным, – ответил я. – Как-никак, мы живём в Двадцать Втором веке и знаем, что разубеждать решившегося – недостойное дело. Если зрячий идёт к пропасти – останавливающий его подобен слепцу.

– Ах, не читай мне школьных прописей, – досадливо ответила Нина. – И к пропасти я пока что не иду. – Она спрыгнула с невысокого обрыва на береговой песок и, сбросив туфли, вошла в воду и стала рвать кувшинки.

– На тебе! – крикнула она, бросая мне цветок. – И не делай строгого лица.

Я вернулся в избушку. Андрей всё корпел над своими формулами.

– Вот смотри, – сказал он, когда я подошёл к нему. – Вот она.

Он показал мне одну из страниц, всю исписанную и исчирканную. Внизу, обведённая жирной чертой, видна была какая-то формула, очень длинная.

– Ну и что? – спросил я.

– Я нашёл то, что искал. Теперь надо только проверять, проверять и проверять себя.

– Ладно, проверяй себя, а мне нужно возвращаться в город. Нина останется тут.

– Нина приносит мне счастье, – задумчиво сказал Андрей. – Никогда я не верил в такие вещи, но она приносит мне счастье.

Вскоре я отправился в город. Дойдя пешком до границы заповедника, я вызвал легколет и вскоре был в Ленинграде.

Вернувшись в Ленинград, я так погрузился в работу над «Антологией Забытых Поэтов XX века», что на время позабыл всё и вся. Правда, мне не хватало Нины – её помощь была бы весьма ощутимой, но тем не менее работа моя двигалась. Целые дни я проводил в трудах и лишь изредка покидал свой рабочий стол, чтобы подышать свежим воздухом.