Анна Алмазная - Меж молотом и наковальней [СИ]

— Но ее не тронешь! Ты меня слышал! Она моя. И это не изменится! Не в этой жизни!

— Я знаю, — спокойно ответил Ник, и в глазах его мелькнула горечь поражения.

— Поклянись. Ею поклянись!

И Ники твердо ответил:

— Клянусь. Нашей связью клянусь. Не трону ее… пока она не переродится. А большего от меня требовать ты не имеешь права. Она моя!

— Анри! Ники! — выдохнула я, но муж впервые от меня лишь отмахнулся:

— Иди к себе, ma chérie, мне надо подумать.

Я никогда раньше не видела его пьяным, но в тот день Анри пил всю ночь. Я ходила как неприкаянная по нашей спальне, а в окне в крыле напротив, в покоях для гостей, тоже всю ночь горел свет. Я видела силуэт сидящего на подоконнике Ники, его тонкий, красивый профиль, и, закусывая губу, в бессилии опускалась на кровать. Я не знала, чего тогда хотела. Я не знала, о чем просить Бога. Я не знала, даже на что жаловаться.

Много женщин никогда не познали любви. В меня влюбились сразу двое замечательных, сильных мужчин. Так как же я могу жаловаться?

А утром Анри, не попрощавшись, ничего не объяснив, уехал. Вернулся к вечеру, когда начало темнеть, и я вся извелась в ожидании. Сильный ветер качал деревья, шумел за окном, и я так боялась, что Анри сгинул по дороге, что горячий конь его испугался ветра, понес, сбросив всадника… но, когда увидела мужа во дворе нашего дома, не нашла в себе смелости к нему спуститься. И почувствовала неладное, когда Анри пришел ко мне сам. Положил на кровать ошейник, красивый, широкий, инкрустированный драгоценными камнями, и сказал:

— Я согласен, чтобы он остался. Но только как твой пес. И пока я жив, ты не прикажешь ему оборотиться.

— Анри… Он не собака, как ты не…

— Или пусть уходит. Это мое последнее слово.

И вышел… и прислал ко мне Ника.

Я не хотела говорить. Не хотела верить. Но Ник знал меня слишком хорошо, чтобы не вытянуть из меня условий Анри. И… сразу на них согласился.

— Пойми, родная, — мягко шептал Ники. — Он мужчина. И он не сможет терпеть рядом с собой соперника. Пока же я пес… все становится легче…

Ничего не легче!

— Но Ники…

— Он позволил нам попрощаться…

И через пару дней в зимнем саду нашего поместья я собственноручно защелкнула на шее Ника ошейник. И так плохо мне не было, наверное… никогда. Я плохо помню тот момент, и он мне так часто снился ночами. Снился по-разному… а то в саду, в солнечный день, а то посреди заснеженного леса, а то на берегу лесного озера… я раз за разом предаю моего Ники. Раз за разом застегиваю на его шее тот проклятый ошейник. Унижаю человека, которого люблю больше жизни.

Кажется, я тогда плакала, а уже превратившийся Ники лизал мне ладони. Кажется, мне хотелось, до боли хотелось сдернуть этот проклятый ошейник. Кажется, дрожащими руками я приготовила зелье, которое помогло мне успокоиться… И стало вдруг все равно… не знаю, хотел ли именно этого Анри, но его жена стала послушной. Равнодушной. И за ней все время хвостом ходил огромный черный пес.

Домочадцы меня боялись. О мне ходили не слишком хорошие слухи. Знали бы они… правду о моих выездах в город, о тайных встречах с моими клиентками, богатыми клиентками, о вылетах в темные ночи… я была ведьмой. Настоящей и временами, чего уж греха таить, безжалостной. Думаю, ошейник на шее Ники убил во мне всю девичью нежность… но не любовь ко мне, бескомпромиссную, безжалостную, Анри.

Время как-то все излечило. Ник следовал за мной верным псом. И Анри успокоился, по крайней мере, внешне. Росла наша дочь, жизнь в поместье убаюкивала покоем… пока не пришел тот день…

Была, вроде, поздняя осень: воспоминания о тех мгновениях путаются, теряются в пелене страха. Но я помню шум внизу посреди ночи, оравшее во мне дурное предчувствие, собственные дрожащие руки, когда я вытаскивала из кровати напуганную дочь. И дыхание Ники на моей шее, когда я обнимала его, шептала в косматые уши:

— Ты должен ее увести. Должен. Если с ней что-то случиться, я не прощу ни тебе… ни себе, пойми…

Ники потянул меня зубами за подол платья.

— Не могу пойти с вами, мой хороший, — улыбнулась я. — Он пойдет за мной, за нами, ты же знаешь…

Ники знал. Мы оба знали. Я поцеловала его во влажный нос, мысленно моля о прощении. Судорожно обняла Лизу, дрожащую в коротенькой ночкой рубашечке, и старалась сдержать рвущееся наружу рыдание.

— Лизи, будь хорошей девочкой, сиди с Ники, — прошептала я, стараясь говорить как можно спокойнее. Но в душе все равно плескался дикий ужас. — Я приду к тебе, я или папа.

— Но маа-а-а-а-а-м. Мам, пожалуйста…

— Лизи, послушай меня, сейчас не время для таких разговоров, Ники с тобой, я скоро вернусь.

Обняла вновь Ники, спрятала в его шерсти покатившиеся по щекам слезы, и Ники украдкой, чтобы не напугать Лизи, слизал с моих щек горячие капли. Он умолял меня взглядом быть осторожной:

— Прости, ради Бога, прости мой эгоизм, — прошептала я, скрыла их в одежде и закрыла шкаф.

Вновь что-то ударило, теперь уже ближе, на том же этаже. Посмотрев еще раз на тяжелые двери, за которыми сидела моя дочь, я не сомневаясь, взяла свечу со стола и вышла в коридор. Мягко шелестели юбки. Надеюсь, Лизи не станут искать в нашей спальне. Надеюсь, ее совсем не станут искать…

Дверь тихо скрипнула, в конце коридора в окно заглядывала полная луна… я тихо сглотнула, отставив свечу на столик. Тому, кто стоял в тени, свет больше не был нужен… Анри, валяющемуся на ковре с перегрызенным горлом — тоже. Кровь… столько темной в полумраке крови… и уже совсем не страшно, потому что все это кажется таким ненастоящим, нереальным…

— Давно не виделись, дорогая, — сказал кто-то из тени… и в том же миг вернулся страх. Душащий, безумный. Я вспомнила, как он меня насиловал, вспомнила, как лежала на смятых простынях и вслушивалась в шаги, зная, отлично зная, что спасения не будет. Вспомнила его улыбку, когда он стягивал с себя рубашку, его горячий шепот на ухо. Его слегка безумный, беспощадный взгляд… И обессилено прислонилась к стене, выдохнув:

— Ты мертв. Я точно знаю, что ты мертв!

— Мертв, — усмехнулся Владэк. — И вскоре ты тоже будешь мертва. И со мной… навсегда…

Он подошел, оперся ладонями на стену, посмотрел на меня сверху вниз… пронзил взглядом. А я уже не могла сопротивляться. Я дрожала, вспоминая давний ужас. И понимала, что да, теперь тоже спасения не будет…

Анри… из-за меня?

— Анри! — чужой голос вторил моей боли. Рыжая, гибкая девчонка упала на колени перед телом Анри, обняла его, пачкая кровью светлое платье, зарыдала, дико, безумно… — Ты убил моего Анри!

— Прости, — недобро усмехнулся Владэк. — Не смог удержаться.

— Ну и я не могу… — услышала я и замерла…

Я не почувствовала боли, лишь смятение… и, как ни странно, облегчение. Ошеломленно посмотрела я на клинок в своей груди, на удивленного и, чуть позднее разъяренного Владэка, на бешенство в его глазах, когда он ударил рыжеволосую девчонку.