Дмитрий Зимин - Полуостров сокровищ

— Да она помойку столовскую учуяла, — хихикнула я. — Вороны — они такие. Хлебом не корми, дай в каком гнилье поковыряться.

Действительно, ветер временами приносил запахи тухлой капусты и гнилых костей — что, на мой взгляд, резко понижало рейтинг заведения. Но, с другой стороны, мне ли привередничать?

— Ну и что, что помойка? — взвилась Гамаюн. — Да если б вы только знали, какие замечательные, прекрасные вещи выбрасывают…

— Стоп. Избавь нас от подробностей. А то аппетит пропадет.

— Да тебе, чтобы аппетит пропал, надо… — я не стала слушать и нырнула внутрь.

А ничего так, уютненько… Шатер был высокий, из красно-белого брезента. Одну сторону занимает длинный прилавок, на нем радуют глаз горы румяных куличей, ромовых баб, фаршированных блинов и пирожков. В углу пыхтят сразу несколько самоваров, каждый на ведро воды. В отдельной стойке поблескивают бутылки с горячительными напитками. Я улыбнулась, приметив знакомую этикетку: «Герцог Алайский», собственной персоной. Сказать им, что ли, что за раритет они по бросовой цене отдают?

Стоило усесться за чистенький столик с букетом ландышей в вазочке и выжидательно оглядеться, как к нам подлетел половой — конопатый мальчишка с расчесанными на пробор волосами и в белом, до самого полу фартуке.

Базиль заказал пять стаканов крепкого черного чаю с сахаром, и ржаных сухарей. А я спросила котлет по-киевски. Слышала, что очень вкусно, но ни разу не пробовала.

— Кучеряво живут, — озвучила я давешнюю, высказанную еще Ванькой мысль, придвигая к себе один из стаканов с чаем. Учитель глянул сумрачно, но только вздохнул. Чай был крепкий, душистый, в стакане с серебряным подстаканником. — Я имею в виду, всё у них есть: и чай вот настоящий, а не морковный, и сахар не комковой, а рафинад…

— Торговый порт, — коротко бросил Лумумба.

— Ага. У нас вот тоже порт. Да только возят почему-то исключительно Пыльцу да бухло.

— Спрос решает предложение.

— Конечно, тут еще и денег полно. Ну, в смысле, золота… — не унималась я. — За золото, поди, что угодно можно купить.

Выпив мелкими глотками раскаленный, только что не кипящий чай, Лумумба крякнул, вытянулся на стуле и прикрыл глаза шляпой.

— Есть непреходящие ценности, — пробубнил он напоследок.

— Ну да. Конечно. Скажите это грузчикам золотых слитков, которым зарплату по полгода не платят.

— И с каких это пор тебя волнуют нужды грузчиков?

— Просто мне это кажется несправедливым.

— Вопиющее богатство рядом с вопиющей бедностью — признак цивилизованности общества, — изрек Лумумба, сел нормально и взялся за второй стакан. А мне как раз принесли котлетки. В золотистой корочке, вкусно пахнущие печеной курицей и истекающие прозрачным соком. У меня потекли слюнки. Вот я сейчас как откушу…

Прямо над ухом раздался крик. Истошный, на пределе человеческих сил, когда крик продирает до печенок, до донышка легких, до подошв башмаков… От неожиданности я подскочила, опрокинув оба оставшихся стакана с чаем, так что Лумумбе тоже пришлось вскочить, чтобы спасти брюки от кипятка.

Кричали не у нас, а за тонким полотнищем шатра, на улице.

— Идем, посмотрим, в чем дело, — наставник, бросив на стол монетку, бодро поскакал к выходу.

— Чичас… — я вгрызлась в котлету. Язык обожгло, сок потек по подбородку.

Учитель недоуменно задрал брови.

— Маша, брось жевать. Время не ждет.

— Мясо бросать глупо, — прочавкала я, запихивая в рот последние куски первой котлеты.

Закатив глаза, он ухватил меня за локоть и потащил. Я только и успела, что ухватить оставшиеся две котлетки за косточки, обернутые фольгой. Эх, запить бы еще…

По ярмарке концентрическими кругами расходилась паника. Мужики носились, как куры с отрубленными головами, тетки визгливо голосили, дети ревели.

— Чего случилось-то? — спросила я рысящего мимо лоточника, бодро откусывая от второй котлеты. Она уже чуток остыла, и жевать было куда как приятнее. Лоточник, мотнув головой куда-то в бок, поскакал дальше.

— У-Б-И-И-И-ЛИ!!! — послышался тот же истошный крик, только теперь членораздельный.

Народ ломанулся к будочке, на которой было скромно написано: «Ме» и «Жо». Будочка была переносная, пластиковая, явно из прошлых времен. Неужели какого-то бедолагу замочили прямо… Нет. Это было бы слишком ужасно.

Я снова откусила от котлеты. Ням-ням, очень даже неплохо, если не обращать внимания на обожженный язык и поцарапанное нёбо…

— Прекрати, — бросил Лумумба, таща меня к будочке. Это, в конце концов, негигиенично.

— Щас…

— Я сказал, прекрати.

Третью котлету пришлось запихать в карман.

Вокруг сортира собралась здоровенная толпа, так что к эпицентру пришлось проталкиваться. Состав толпы был разномастным: гуляки и лоточники, мальчишки-карманники, дворники, вездесущие бабы с корзинами… Присутствовало также несколько «черносотенцев» — так я прозвала дружинников.

У самой будки пребывала крупная тетенька в замызганном голубом халате с серыми от времени манжетами. Тетенька рыдала, сидя на складном стульчике. Толстые её щеки мокро блестели, хлюпающий нос походил на раздавленный помидор, вокруг губ размазалась помада. Никто не спешил тетеньку успокаивать. Публика только переминалась с ноги на ногу и обменивалась впечатлениями. Из долетавших оттуда-отсюда шепотков выходило, что никто толком не понимает, отчего подняли такой шум.

— В чем дело, гражданочка? — строго спросил Лумумба, мелькнув перед глазами тетки коричневыми корочками — удостоверением, между прочим, оперуполномоченного агента АББА. Только Москвы, а не Мангазеи. Здесь, как я поняла, никакой организации, следящей за магами, и в помине не было.

Гражданочка, вместо того, чтобы ответить, заревела совсем белугою и драматично ткнула пухлым пальцем в туалетную будку.

Коротко кивнув мне, чтобы держалась ближе, наставник мужественно распахнул дверь… На полу стояла кожаная сумка. Большая такая, объемистая. Не дешёвая — это было заметно по золоченым замочкам, заграничным лейблам и общей ауре крутости, которой обычно окружены дорогие вещи.

При виде сумки тетенька взревела басом, а потом впала в кому. Не обращая на неё внимания, Луумумба осмотрел улику со всех сторон, а потом наклонился и медленно потянул замочек. Края сумки разошлись и изнутри на нас глянуло бледное бородатое лицо. Глаза походили на брюшки вареных раков, нос провалился, синюшные губы натянулись, обнажив крупные и ровные, хотя и желтоватые зубы. Базиль быстро застегнул замок и выпрямился.

— Так… сказал он.

Было заметно, что мой бесстрашный наставник пытается собраться с мыслями. И я его нисколько не виню: кто угодно растеряется, увидев отрезанную голову в обыкновенной спортивной сумке…