Константин Соловьев - Восьмое Небо

Ничего. Проход был совершенно пуст. Что бы ни находилось там секундой раньше, оно успело убраться. Или, точнее, раствориться без следа – Тренч готов был поклясться, что ни слышал шагов.

- Не отставай! – недовольно проворчал голем, - Тащишься как старая макрель!

- Я… Мне кажется, я что-то видел.

- Ну, ты явно видел не набитого дурака, потому что для этого тебе потребовалось бы зеркало!

Тренч и в самом деле почувствовал себя круглым дураком. Возможно, это все перенапряжение сил и избыток впечатлений. От подобной встряски, говорят, иной раз небоходы видят на горизонте несуществующие силуэты кораблей или даже черные, как смерть, паруса «Марии Целесты»…

Он машинально вытер лоб и обнаружил на нем капельки холодной влаги, похожие на тот конденсат, что оседает на парусах поутру.

- У вас на корабле не живут призраки? – выдавил Тренч с неловким смешком.

- Был один, да сбежал в последнем порту, - голем издал жутковатый скрежещущий смешок, - Ну что уставился, глаза выкатил? Теперь точно выглядишь как пучеглазая рыба…

- Там…тень. Стояла неподвижно, а потом пропала.

- Ах, тень, - голем глубокомысленно почесал механической пятерней затылок, - Ты бы на это внимания не обращал, вот что. На этом корабле и не такие штуки случаются. Тень ему, видишь ли… Месяц назад у нас тут с тенями вообще черт знает что творилось. То их вовсе не было, точно под палубу провалились, то вдруг возникали, но чертами совсем не похожие. Иду я, например, а тень вокруг меня как рыбеха носится. Или раздуется как шар, аж смотреть противно. На шкафуте эти тени целый театр устроили. Рыб изображали, бились друг с другом… Занятное было зрелище. Не обращай внимания, говорю.

- Та тень была похожа на… на человека.

- Ну, если на человека, так то, наверно, Шму, - абордажный голем разве что руками не развел, как настоящий человек, - Ужасно любопытна, хотя сама никогда в этом не признается. Наблюдает, значит, за гостем. Только ты, рыба-инженер, держись от нее подальше, понял? Тогда, может, и цел останешься. Шму не любит чужого внимания. Очень не любит. И резких движений тоже.

Тренч втянул голову в плечи и попытался двигаться настолько плавно, насколько позволяли трещащие суставы и замерзшие мышцы. Идти в тишине, нарушаемой лишь равнодушным шорохом ветра в парусах и скрипом досок было неуютно. Слишком уж пиратский корабль был непохож на ставшую ему привычной за недолгий срок «Саратогу». Пугающе непохож, добавил он мысленно. Все здесь было каким-то… Странным? Зловещим? Непонятным? Словом, совсем не таким, как обычно пишут в пиратских романах. Ни лихих небоходов с повязками на глазах и обнаженными саблями в руках, ни груд золота прямо на палубе, ни прочих деталей, столь красочных, сколь и жутковатых.

- Неплохо вы «Саратогу» взяли, - попытавшись польстить, Тренч едва не прикусил язык, лесть получилась неуклюжая, неумелая, совершенно безыскустная.

Но, кажется, абордажному голему она пришлась по вкусу.

- Всерьез, что ли?

- Ну да. Вы как появились, у всех сразу сердце в пятки ушло. Потом этот гелиограф… А как бахнет!..

Глухое забрало голема не могло выражать улыбку, как и прочие человеческие эмоции, но Тренч почувствовал, что угодил в самую точку. Наверно, что-то похожее ощущают канониры, когда выпущенное вслепую ядро, пробив обшивку вражеского корабля, попадает прямиком в крюйт-камеру.

- Капитанессе расскажи, ей будет приятно, - проворчал Дядюшка Крунч, - В последнее время ей удача не улыбается, так может хоть это утешит... Знаешь, рыба-инженер, ей ведь тоже нелегко тут, в небе. Думаешь, пиратская жизнь – это вольница? Как бы не так! Это работа, понял? Тяжелая, изматывающая, долгая. Без праздников и отпусков, как у вас на суше. Зато со штормами, бурями и пальбой. Знал я людей, которые от такой жизни за пару лет высыхали так, что впору было вместо парусов на реях поднимать! А Ринриетта ничего, уже семь лет хвосты ветрам режет… Конечно, не все у нее гладко, это понять можно. Нельзя ей за это пенять. Воспитывалась-то она на Аретьюзе, откуда там представление о пиратском ремесле? Ниоткуда. Монпасье, трюфеля, стихи да фортепиано, вот и все развлечения для девушки. А тут еще этот университет, будь он неладен… Научат ли в университете чему путному, ты мне скажи? Нет, и тысячу раз нет! Только вольности одни да бардак...

Несмотря на черные мысли сродни дождевым облакам, которые все плотнее застилали его мысленный горизонт, Тренч не удержался от нервного смешка.

- Университет? Даже пиратам нынче нужен диплом?

Дядюшка Крунч взглянул на него так, что на мгновение подошвы Тренча присохли к палубе.

- Рыба ты безголовая! – рассердился голем, хрустнув металлическими пальцами, - Причем тут пиратство? На барристера она училась. На законника, по-каледонийски, понимаешь? Королевским крючкотвором хотела быть. Галстуки белые, перья скрипят, лорды всякие важные, приставы, судьи в париках… Небось, всей оравой и талрепный узел завязать не смогут! А тут ее дед, откуда ни возьмись, Восточный Хуракан, чтоб его, пескаря полоумного… Дело вздумал передать, вспомнил, старый хрыч, что нет у него других наследников. А ей-то каково, представляешь? Пиратское ремесло бумагомарак не любит. Тут кровь течет, а не чернила!

Абордажный голем клокотал от возмущения, отчего из его стального чрева доносились самые разнообразные звуки, от дробного перестука поршней до сердитого гудения силовых передач и гироскопов.

- Да и оборванцы всякие за глаза языками треплют… Мол, Восточный Хуракан настолько не любил свою «Воблу», что проклял ее дважды! [30] По старым морским традициям, и женщины и «законники» на корабле сулили несчастье. Легко, думаешь, такое постоянно выслушивать? У Ринриетты тоже душа не железная!.. А тут еще эта чертова патока, будь она неладна!

- Что? – осторожно спросил Тренч, - Какая патока?

- Хватит с тебя, - буркнул Дядюшка Крунч, остывая. Как и полагается большому сложному механизму, остыл он не сразу, внутри него еще какое-то время что-то позванивало и скрежетало, - Уши развесил, как лиселя… Что посчитает нужным, то сама расскажет. А решит, так я мигом тобой из пушки пальну!

А ведь решит, с тоской подумал Тренч. По поводу характера капитанессы, зловещей Алой Шельмы, он уже не испытывал никаких иллюзий. Пираты бывают милосердны и благородны лишь в пиратских же романах. Человек, который хладнокровно и расчетливо уничтожил поднявшую белый флаг «Саратогу», едва ли знает, что такое снисхождение к пленным.

Вполне вероятно, подумал он в тяжелом отчаяньи, что нравом наследница Восточного Хуракана может посостязаться с покойным капитаном Джазбером… Вот уж точно поладили бы друг с другом, не отправь один из них другого на корм Мареву!