Константин Соловьев - Восьмое Небо

Когда каледонийский патруль арестовал их, она сама передала офицеру воздушной пехоты саблю, даже не сделав попытки вытащить ее из ножен. И всю дорогу до Ройал-Оука провела в молчании, безучастно разглядывая жидкие каледонийские облака. Не изменилась она и на острове. С той же покорностью позволила надеть на себя кандалы и молча прошла за конвойным в свою новую каюту. Едва оказавшись в коридорах из отшлифованного серого камня, она уже чувствовала себя человеком, проведшим здесь всю свою жизнь, сломленным и безразличным ко всему окружающему.

Тюремщики острова могли не беспокоиться - Алой Шельмы больше не существовало, осталась лишь пустая, надутая воздухом, оболочка, прикованная цепью к стене каземата. У этой оболочки не было ни мыслей, ни желаний, ни чувств. Не было даже страхов – ей не было никакого дела до тени висельной петли, нависшей над ней. Как и до всего остального. Дознаватели Адмиралтейства часами терзали ее, вытягивая ответы на давно утратившие смысл вопросы. Как только они уходили, она проваливалась обратно в серую, лишенную облаков, бездну, из которой ее не могли вытянуть ни мольбы перепуганной Корди, ни грубые шутки Габерона. Она ощущала себя куском водоросли, медленно тлеющим на холодном камне.

До тех пор, пока Шму не бросила ей склянку с какой-то жидкостью, спрятанную в потайном кармане. Может, яд?.. Ринриетта выпила ее, так же безразлично, как делала все остальное. Вкус и в самом деле оказался ужасным, но она не умерла. Только веки вдруг сомкнулись сами собой, а когда она смогла вновь открыть глаза, ее мгновенно обожгло солнце. Далекое, по-каледонийски прохладное, оно давало не так много тепла, но все еще достаточно света, чтоб ослепить наблюдателя, достаточно беспечного, чтоб заглянуть прямиком в небесный океан…

Ринриетта ощутила, как изменяется вкус улыбки на губах. Теперь это была не холодная улыбка законника, а острая улыбка пирата. Был бы господин начальник тюрьмы более опытен или более наблюдателен, эта перемена не ускользнула бы от него. Но он, кажется, посвятил слишком много внимания разглядыванию ее бриджей.

- Чем могу помочь госпоже барристеру? Только не говорите, что кто-то из наших оборванцев наскреб достаточно, чтоб нанять себе защитника. Чем он заплатил вам? Мышиными хвостами?

Господин начальник с удовольствием рассмеялся собственной шутке. Но враз посерьезнел, когда Ринриетта протянула ему лист бумаги. Настолько, что даже не заметил дырокол, принявшийся сам по себе отстукивать мелодию какой-то разнузданной джиги. Забавно, даже королевская тюрьма не была должным образом экранирована, чтоб защититься от фокусов магического поля острова…

- Что это?

- Постановление суда, - Ринриетта запустила руку в сумку, взяв то, что ранее было прикрыто листом, - По делу номер шестьсот двадцать дробь ноль семь. В порядке изменения меры пресечения, в соответствии с судебными пленумами от тридцать второго мая прошлого года по делу Уиндсторма. Вам стоит ознакомиться.

Начальник тюрьмы покорно принял бумагу и, водрузив на нос очки в латунной оправе, принялся читать:

- Рыба, рыба, рыба-кит, рыба правду говорит. Если рыба будет врать, я не буду с ней играть… Простите, как прикажете это понимать? Ох…

Осекся он не потому, что не смог выразить до конца свою недоуменную мысль, а исключительно по физическим причинам – под подбородок ему упирался никелированный ствол пистолета, который Ринриетта держала в руке. Пистолет был дамский, изящный - иного в столичной оружейной лавке не нашлось - но он не выглядел игрушечным. А она не выглядела человеком, для которого представляет сложность спустить курок.

- Понимать это можете очень просто, - Ринриетта не удержалась от соблазна хорошенько ткнуть стволом пистолета в толстый кадык, - Вас только что взяла на абордаж Алая Шельма, самый отчаянный пират небесного океана. И если через пять секунд в моей руке не будет лежать ключ от каземата, я сыграю с вами в одну старую, как мир, пиратскую игру…

Ей пришлось отдать должное господину начальнику – он хотя бы размышлял о сопротивлении. Поэтому к тому моменту, когда у нее на ладони оказался увесистый ключ, прошло целых десять секунд.

- А теперь извольте стянуть штаны, сэр.

- Что? – в темных глазах каледонийца мелькнул ужас.

Подобно многим людям, проведшим всю жизнь на твердой земле, господин начальник, похоже, имел весьма смутное представление о пиратских развлечениях. Или же обладал излишне деятельным воображением. Надо думать, не лучшее подспорье на его должности…

- Должна же я чем-то связать вас и заткнуть рот!

Спустя несколько минут она уже спускалась по осклизлым ступеням ведущей в казематы лестницы, окруженная светящимся ореолом фосфоресцирующих чар.

- Очень недурно, прелестная капитанесса, - заметил «Малефакс», бочонок которого она прижимала к боку локтем, - Восточный Хуракан мог бы вами гордиться. Еще ни одному пирату не удавалось вернуться живым из королевской тюрьмы.

Ринриетта ухмыльнулась.

- Не сложнее, чем взять на абордаж старый водовоз. Будь добр, подсвети ступени, здесь ужасно темно. Куда дальше?

- Налево.

- Да, здесь. Кажется, я чувствую духи Габерона…

Каземат, в котором она оказалась, был похож на каменную нору, выточенную в толще острова каким-то вымершим существом, даже она не могла здесь стоять в полный рост. А еще здесь царила отвратительная сырость, из-за которой голые каменные стены поросли грязно-зелеными усами нитчатки [177] Нитчатка – вид нитчатых водорослей-паразитов. .

- Габби? Тренч? Шму?..

Если бы «Малефакс», управлявший чарами на территории тюрьмы, не озарил воздух ярким свечением, она бы ни за что не заметила их. А когда заметила, чуть не выронила из враз ослабевших рук и гомункула и пистолет.

Пираты из Паточной Банды выглядели так, словно уже отбыли свой срок на каторге. Габерон сбросил по меньшей мере сорок фунтов веса, когда-то бугрящиеся надутыми мышцами руки безжизненно лежали вдоль тела, щегольский костюм превратился в бесцветные тряпки, что же до волос, те и сами походили на водоросли. Корди выглядела бледной, как никогда не знавшая солнечного света рыбка. Она скорчилась у дальней стены, обернутая в какие-то грязно-серые лохмотья, в которых Ринриетта узнала плащ Тренча. Значит, снял все-таки, отстраненно подумала она. Сам инженер почти не переменился, он и прежде был пугающе тощим и жилистым, но взгляд у него был темный, пустой, точно у потушенного гелиографа. Что же до Шму, бывший ассассин выглядела так, словно не только отбыла каторгу, но и умерла, причем много лет назад.

Разбуженные внезапным шумом пираты заворочались, звеня кандалами.

- Швейцар, мерзавец, в котором часу ты меня разбудил? – пробормотал Габерон, беспомощно щурясь, - Разве завтрак уже накрыт? Скумбрия меня раздери, если я еще раз остановлюсь в этой дыре…