Ирина Смирнова - Равиен, дорога обратно

— Ром… хороший мой, открой глаза… пожалуйста! — фляжка так и висела у меня на поясе, и вода в ней еще была, совсем немного, но брызнуть мальчишке в лицо, а потом осторожно влить несколько капель в полуоткрытые губы хватило.

Ворон подсел рядом и начал аккуратно щупать ноги, проверяя, нет ли переломов… ну и где-то в икре Ромка застонал, ворон хмыкнул, что-то там покрутил, помассировал и дернул…

Я его воспринимала как фон, реагировала, если только шевелился, и то в сторону Ромки. Вот сейчас бросила быстрый взгляд и тут же снова уставилась в бледное мальчишечье лицо.

— Трещина, маг сам срастит, как в себя придет.

Я даже не кивнула, просто приняла к сведению. Да плевать мне на ворона!

— Ром… ну Ромка же! — а руки сами ощупывали голову магенка, шею, плечи… вроде все целое.

— Та-ань? — глаза широко распахнулись и уставились сначала на меня, а потом Ромка резко сел, застонал, уставился на ворона, на меня, снова на ворона. — А где Тай?

Я, кажется, сегодня откушу себе губу совсем… с такой силой впилась в нее зубами, что во рту снова солоновато-медный привкус крови. Все это время, пока я тормошила Ромку, била ворона… я старательно не думала ни о чем, кроме того, что вот сейчас делаю, вижу, слышу… совсем не думала. Больно, как больно!

— Он упал. Отпустил меня и упал, — и снова до крови клыки в губу, и снова изо всех сил зажимать внутри себя крик. Не крик даже, безумный вой осиротевшего зверя.

Ромка замер, глядя на меня широко распахнутыми глазами:

— Ка-а-ак упал?

Я молчала. Вот просто не могла ничего сказать, и все.

Магенок еще несколько секунд посидел, потом оттолкнул мои руки, попытался встать, не получилось, тогда он пополз к пропасти, к самому краю, и уставился вниз.

— Куда, придурок! — я за шиворот отдернула мальчишку от обрыва, встряхнула:

— Лечи ногу и пошли. Быстрее!

Ромка застыл, непонимающий, растерянный, мальчишка-мальчишкой… И вдруг как будто резко состарился, нахохлился, ссутулился, вздохнул громко и кивнул:

— Хорошо, я сейчас.

Ромэй:

Мысль о том, что Тайя больше с нами нет, что его вообще больше нет… не укладывалась у меня в голове. Мы шли вперед, молча, как-то отчаянно-зло шли. Неверяще. Я постоянно прокручивал в голове все, что произошло, — погоня, камнепад, щит… я держал магический щит! Ни один камень не мог пробить его, я был полностью сконцентрирован, у меня хватало сил… Я поднимал Таню и Тайя и держал щит и… Как?! Как я смог пропустить два камня?! И… и почему они не разнесли мне спину и голову? И… что вообще это было? Ворон, опять же… Откуда тут взялся Багдасар?

Я поднял голову вверх — ворон летел над нами, уверенно, как будто знал, куда именно мы направляемся.

Почему он вновь появился? Почему он не появился на несколько минут раньше? Как… как мы теперь будем жить без Тайя?

Если я шел и пытался понять, где именно ошибся и как мы будем жить дальше, то Таня, по-моему, ни о чем не думала и просто шла. Зло и отчаянно. И взгляд у нее был такой же — отчаянно-злой. Наверх, на ворона, она даже не смотрела.

Трещину в ноге я залечил, но ныла она как будто незалеченная, и это очень отвлекало от самобичевания. Я мучился, что не смог, не удержал, ведь все решали даже не минуты, секунды… Чего мне стоило вырубиться на несколько секунд позже? Перекинуть их и… Но потом возникал вопрос про непонятное. Что меня ударило с такой силой? Что могло пробить магический щит? Камни? Магический щит и камни? По голове с такой высоты камнем, и у меня не царапины? А потом? Когда я вырубился? Единственная пострадавшая часть тела — нога… Да меня засыпать должно было!! Похоронить под лавиной, а она как будто по щелчку пальцев закончилась. Да и началась — тоже… И… Тай… И… Багдасар… И… Не верю!

Остановились мы в очередной долине… Деревца не радовали, лесок чуть поодаль — тоже, поющие птицы вообще раздражали.

А Таня вела себя так, как будто ничего не произошло. Вообще ничего. Она даже постель на троих приготовила. Ну то есть место расчистила на троих, кинула свое одеяло, обернулась, увидела одного меня… процедила сквозь зубы: «Я на охоту» и исчезла. Быстро, как будто за ней гнались. Ворон, кстати, тоже исчез. Только пораньше. Как только мы на привал начали устраиваться, он взял и улетел, матервестер!

Примчалась Таня с ужином в зубах довольно быстро. Зло и молча приготовила, я даже не успел дернуться, чтобы помочь, положила в миску мне, себе и замерла… Я тоже замер, понимая, что если она сейчас заплачет, сам могу не удержаться. Но нет, глаза у Тани оставались сухими, злыми и отчаянными. «Ешь, бульон очень полезно!»

Какое, матервестер, «полезно», когда Тай… Тайя… Но я взял миску и стал есть. Потом мы, тоже молча, улеглись спать. Вернее, просто улеглись и задеревенели, стараясь не шевелиться. Обманывая друг друга, что спим… Но в конце концов я все же отключился на какое-то время, а когда вновь открыл глаза, Тани рядом не было.

Но я чувствовал ее где-то совсем рядом и тихо покрался в том направлении. Споткнулся о какой-то сучок и взлетел, невысоко, как раз чтобы разглядеть в кустах катающееся по земле тело не то пантеры, не то человека… Страшная лапа энтакату когтями царапала землю, вспахивая ее до корней деревьев, а человеческая рука зажимала рот, чтобы оттуда не могло вырваться ни звука… Только я слышал Танин плачь не ушами, он был внутри меня, разрывая на части… Но единственное, что я мог сейчас сделать, это так же бесшумно скрыться обратно, к кострищу, укутаться в одеяло и притвориться спящим.

Татьяна:

Утро наступило не скоро. А вместе с утром пришло понимание: вчерашний день не вернешь… Тайя не вернешь. Удивительно, его я помню так, словно вот сейчас он хмыкнет что-то за моей спиной и положит руку на плечо, накинет куртку… помню запах, помню… вкус, звук, взгляд… как наяву!

А вот вчерашний день подернулся болезненной дымкой нереальности и словно ушел очень далеко по лестнице времени. Или я ушла, а этот день, с его пропастью, страхом и потерей, остался где-то внизу, за много-много ступенек от меня.

Тай — остался. А его смерть ушла… но не забрала с собой тянущее чувство тоски, непрекращающуюся боль, но эта боль уже не рвала на части, как ночью.

Я так и не уснула, если не считать короткого забытья перед самым рассветом. Когда глаза, из которых уже не лились бесконечные слезы, закрылись, на востоке розовели зубастые вершины пиков, а когда я их открыла — золотистая каемка на снежных кромках стала всего на волос шире.

Рядом завозился магенок, повернул ко мне осунувшееся, измученное лицо с запавшими глазами. Он тоже почти не спал.

Я пару минут смотрела на него. Молча. Потом протянула руку и кончиками пальцев погладила по щеке, обрисовала резко проступившие скулы, коснулась обветренных губ, задрожавших под моими пальцами, чуть скривившихся в попытке то ли улыбнуться, то ли заплакать…