Дмитрий Зимин - Распыление. Дело о Бабе-яге

— Они и так уже настроены.

— Но можно попробовать договориться! Рассказать про лабу, показать — пусть сами всё увидят… Привести Штыка, других людей… Пусть её поймают они, а не ты.

Ванька упрямо мотнул головой.

— Лумумбу не вернуть, но можно спасти город. Этого же хотел твой учитель?

Он поднял голову и посмотрел на меня чистыми, еще не окрашенными Пыльцой глазами.

— Эти люди жаждут повесить тебя на городской площади. — сказал он. — Ты уверена, что стоит их спасать? Может, лучше предоставить их самим себе? Пускай жрут друг друга…

— Нет, не пускай! — закричала я. — Дыма стало столько, что я почти не видела Ванькиного лица. — Бабуле тоже говорили: зачем спасать зверенышей? Рано или поздно они перегрызут тебе глотку… Но он никого не слушал. И ходил по помойкам. Лазал по затопленным подвалам. Бродил по насквозь пропахшим магией лесам. Я бы подохла, как крыса, в том подвале, если б он меня не вытащил. И Ласточка, и все остальные… Ему никогда не было всё равно, а значит, и мне не будет.

— Лумумбе тоже никогда не было всё равно. — сказал он. Глаза у него покраснели и слезились от дыма.

— Тогда давай выбираться, мать твою богородицу! Бери ноги в руки…

Он едва поймал меня за лямки фартука.

— Не так быстро. — поднявшись, Ванька огляделся уже совсем осмысленно. — Ты понимаешь, там наверху — чистое пекло? Чувствуешь, как жарко?

— И что?

Я боялась, что он вновь потянется к Пыльце.

— Что, что? Прибегнем к логике…

Он бросил на пол несколько халатов. Затем взял бутыль с водой и хорошенько их полил. Остатки выплеснул себе на голову и взялся за вторую бутылку. Вылил её всю на меня. Я не сопротивлялась.

Накинув халаты на головы, мы ступили на лестницу. По деревянным перилам стекали ручейки пламени, бетон ступеней был горячим — это чувствовалось даже сквозь подошвы берцев. Обняв меня, Ванька перекрестился.

— Ну… Как говорил отец Дуршлаг, не подведи, Великий Повар, Владыка всея белыя, красныя и шпинатныя пасты…

Сильнее, чем за себя, я боялся за Машу. Такая маленькая — всё время боялся случайно её зашибить. Но в девчонке бушевал истинно бойцовский дух, этого не отнять.

Выбравшись из подвала, мы оказались на распутье. Лестница наверх или коридор? За коридором, как я помнил, анфилада хозяйственных помещений, в любом из них можно распахнуть окно и — проблема решена. Другое дело лестница. Ведет через все этажи, но неизвестно, в каком она состоянии. Возможно, некоторые пролёты уже обрушились.

И тут мы услышали до боли знакомый голос:

— Ребята! Наконец-то я вас нашел! — перед ступеньками лестницы, как ни в чем не бывало, стоял Лумумба.

— Бвана? — неуверенно спросил я. Глаза слезились, в голове был туман. В первый миг показалось, что учитель — это галлюцинация, что я успел надышаться угарным газом… Даже контуры его фигуры дрожали.

— Некогда разговаривать! — крикнул он и сделал шаг к коридору. — Выше только огонь, но здесь еще можно выбраться. За мной!

Маша рванула за темной фигурой, исчезающей в дыму, я еле успел её поймать.

— Погодь.

— Ты что, с ума сошел? Не рад, что он жив? — глаза у нее были красные, как у кролика.

Я осторожно заглянул в узкий проем, и тут же отпрыгнул. Коридор превратился в пылающую трубу — горел даже потолок.

— Нет. Что-то здесь не так… Лумумба прекрасно владеет заклинанием холода. Он бы в два счета потушил огонь.

Выглядел-то он как наставник, точь в точь. Бакенбарды, белоснежная рубашка, вышитый павлинами жилет… Откуда, на хрен, белая рубашка в этом чаду? Воротник ничем не должен отличаться от его черной кожи.

Я подтолкнул Машу к лестнице.

— Может обрушиться в любой момент. — предупредила она. — Я-то легкая, а вот ты…

— Значит, пойдешь впереди. Если я провалюсь — даже не оглядывайся. Выбирайся сама.

— Ага, щас. Шнурки только поглажу… — она применила свой фирменный взгляд. — Если я провалюсь — ты меня вытащишь.

Без дальнейших разговоров она крепко ухватила мою руку и поставила ногу на ступеньку.

— Ну… Раз, два, три. Побежали!

Под моим весом ступеньки жалобно стонали и трескались. От них поднимались тучи искр. В какой-то миг, почувствовав, что вот сейчас всё и обрушится, я подхватил Машу под мышку и прыгнул. Целый пролет позади нас канул в огненное озеро.

Дальше был какой-то ад. Прикрывая рукавом глаза, я метался по коридорам, отскакивая и уворачиваясь от рушащихся балок, кусков горящей дранки и клубов раскаленного удушающего дыма. В голове мутилось.

— Главное, не потерять Машу. — билась одна-единственная мысль. — Главное, не разжать рук, что бы ни произошло…

С потолка упало что-то черное, обугленное, я пригнулся, подставив спину. Почувствовал, как куртка начинает тлеть, встряхнулся и побежал дальше. Ничего, шкура не казенная. Зарастет.

— Сюда! — послышался слабый крик.

У закрытого, чудом уцелевшего окна, лежал мужик с белым хвостиком на затылке. У нас в Москве такой называли "бойцовой рыбкой". Он был в проклепанной черной кожаной куртке и таких же штанах. Щеку его пересекал старый, стянувший кожу, шрам. Взмахом руки привлекая внимание, мужик приподнялся и указал на окно.

— Нужно выбить стекло и выпрыгнуть. — прокаркал он сквозь дым.

Маша, извиваясь, освободилась от моей хватки и сделала шажок к мужику.

— Бабуля? — она, кажется, почти не удивилась. — Ты вернулся? Ты…

— Некогда! Нужно выбить стекло и прыгать. Здесь невысоко.

Я уже поднял тяжелое кресло, собираясь метнуть его в раму, но Маша повисла на руке.

— Обратная тяга, Ваня, обратная тяга! — как сумасшедшая, закричала она.

Я опустил руки. Свобода была так близко: там, за закопченным стеклом, виднелось небо с редкими облачками и ветви зеленого дерева…

— Ты не Бабуля. — сказала Маша, повернувшись к мужчине. — Он бы никогда не допустил такой глупости, даже если б смог вернуться из Нави. Ты Елена. Это ты претворялась Лумумбой, Ванька прав. Ты — Баба Яга.

Мужик ощерился и начал меняться. Лицо удлинилось, уши поднялись к макушке, сквозь кожу проступила отливающая металлом чешуя. В глазах заплясали синие молнии.

— Ты мне не веришь. — прохрипел Зверь. — Я пришел спасти тебя. Я. Пришел. За тобой!

Руки его стали лапами, по полу чиркнули огромные когти. Оттолкнувшись, Зверь прыгнул.

Не помню, как схватил Машу в охапку и рванул из комнаты. Выход нашелся только один: пожарная лестница в узком бетонном простенке. Она была железная и горячая, вверх по простенку, как по печной трубе, шуровал плотный поток жара. Слыша за спиной скрежет когтей и шумное дыхание, я карабкался по раскаленным перекладинам, не обращая внимания на волдыри на ладонях. Маша болталась на плече, как тряпичная кукла. Она потеряла сознание.