Терри Пратчетт - Цвет волшебства [сборник]

Разумеется, это не совсем точное определение — он не был ни круглым, ни блестящим, но даже злейшие враги этого города согласились бы, что если уж сравнивать с чем-нибудь Анк-Морпорк, то только с куском какой-то дряни, покрытым болезнетворными выделениями умирающего моллюска.

В мире есть более крупные города. В мире есть более богатые города. В мире наверняка есть более красивые города. Но ни один город во множественной вселенной не может соперничать с Анк-Морпорком по части запаха.

Великие и Древнейшие, которые знали о вселенных всё и вдыхали запахи Калькутты,!Ксрк-!а и центрального Марспорта, единодушно согласились, что даже эти великолепные образчики назальной поэзии — не более чем частушки в сопоставлении с великолепными одами пахнущего Анк-Морпорка.

Можно говорить о козлах. Можно говорить о чесноке. Можно говорить о Франции. Валяйте. Но если вы не нюхали Анк-Морпорк в жаркую погоду, вы не нюхали ничего.

Горожане гордятся этим запахом. Они выносят стулья на улицу, чтобы насладиться им в погожий денёк. Они надувают щёки, похлопывают себя по груди и оживленно комментируют еле заметные характерные нюансы. Они даже поставили памятник, чтобы увековечить ту тёмную ночь, когда войска одного вражеского государства попытались украдкой войти в город и успели уже забраться на стены, когда — оцените весь ужас! — затычки у них в носах перестали справляться с нагрузкой. Богатые купцы, проведшие много лет за границей, посылают домой за специально закупоренными и запечатанными бутылками местного воздуха, который вызывает у них на глазах слёзы.

Так он действует на людей.

Описать эффект, который запах Анк-Морпорка производит на заезжий нос, можно только одним способом. При помощи аналогии.

Возьмите плед. Осыпьте его конфетти. Осветите разноцветной лампой.

А теперь возьмите хамелеона.

Посадите его на этот плед.

Внимательно посмотрите.

Видите?

Вот почему, когда лавка наконец материализовалась в Анк-Морпорке, Ринсвинд резко выпрямился на стуле и сказал: «Приехали», Бетан побледнела, тогда как Двацветок, совершенно лишённый обоняния, спросил: «Правда? А откуда ты знаешь?»

Это был долгий день. Они перемерили множество стен в целом ряде городов, потому что, согласно объяснениям продавца, магическое поле Диска выкидывало разные фокусы и переворачивало всё вверх тормашками.

Все города были покинуты жителями и находились во власти праздношатающихся банд безумных почитателей левого уха.

— Откуда их столько? — полюбопытствовал Двацветок, улепетывая от очередной толпы.

— Внутри каждого нормального человека сидит безумец, пытающийся выбраться наружу, — ответил продавец. — Лично я так всегда думал. Никто не сходит с ума быстрее, чем абсолютно нормальный человек.

— Это бессмыслица, — сказала Бетан, — а если в этом и есть какой-то смысл, то он мне не нравится.

Звезда превзошла размерами солнце. Этой ночью ночи не предвиделось. У противоположного горизонта солнышко Диска прилагало массу усилий, чтобы зайти нормально. Общее впечатление, производимое красным светом, делало город, и в обычное время не особенно красивый, похожим на картину, нарисованную художником-фанатиком после периода неудач под названием «пора гуталина».

Но это была родина. Ринсвинд вгляделся в пустую улицу и почувствовал себя почти счастливым.

Заклинание на задворках сознания чуть не чокнулось со злости, но Ринсвинд даже не заметил этого. Может, магия и вправду ослабла с приближением звезды, а может, Заклинание сидело у него в голове так долго, что он приобрел нечто вроде психического иммунитета. Одним словом, он обнаружил в себе способности к сопротивлению.

— Мы в доках, — объявил он. — Вы только вдохните этот морской воздух!

— О, — сказала Бетан, прислоняясь к стенке. — Да.

— Это озон, вот что, — объяснил Ринсвинд. — Воздух с характером, не хухры-мухры.

Он сделал глубокий вдох.

Двацветок повернулся к продавцу.

— Что ж, надеюсь, ты найдешь своего чародея. Извини, что мы ничего не купили, но, понимаешь, все мои деньги остались в Сундуке…

Продавец сунул что-то ему в руку.

— Небольшой подарок. На память.

Он юркнул обратно в лавку, колокольчик звякнул, объявление, гласящее «Вазвращайтесь Завтра За Пиявками Ложконосца, Маленькими Кровососами», одиноко брякнулась о дверь, и магазинчик растаял в кирпичах стены, словно его никогда и не было. Двацветок осторожно протянул руку и, не доверяя своим глазам, потрогал стену.

— И что в мешке? — полюбопытствовал Ринсвинд.

Мешок был из толстой оберточной бумаги, с веревочными ручками.

— Если у него вдруг вырастут ноги, я не хочу иметь с ним ничего общего, — заявила Бетан.

Двацветок заглянул в мешок и вытащил его содержимое наружу.

— И всё? — удивился Ринсвинд. — Маленький домик, оклеенный ракушками?

— Очень нужная штука, — начал обороняться Двацветок. — В нём можно хранить сигареты.

— А без них ты просто жить не можешь, да? — спросил Ринсвинд.

— Я предпочла бы бутылочку хорошего масла для загара, — фыркнула Бетан.

— Пошли, — скомандовал Ринсвинд и направился к центру города.

Остальные последовали за ним.

Двацветку пришло в голову, что нужно сказать слова утешения, завести лёгкую тактичную беседу, чтобы не дать Бетан замкнуться в себе и хоть как-то подбодрить её.

— Не беспокойся, — сказал он. — Не исключено, что Коэн ещё жив.

— О, полагаю, он жив-живехонек, — отозвалась она, топая по мощёной мостовой так, словно у неё были личные претензии к каждому булыжнику. — Если бы он постоянно умирал, то не дожил бы до восьмидесяти семи лет. Вот только здесь его нет.

— Как и моего Сундука, — вставил Двацветок. — Хотя это не одно и то же.

— Как ты считаешь, звезда врежется в Диск?

— Нет, — уверенно заявил Двацветок.

— Почему?

— Ринсвинд считает, что этого не случится.

Бетан с изумлением посмотрела на туриста.

— Ну понимаешь, — продолжал тот, — тебе известно, как поступают с водорослями?

Бетан, выросшая на Водоворотных равнинах, слышала о море только в сказках и заочно решила, что оно ей не нравится. Её лицо выразило недоумение.

— Их едят.

— И это тоже. Но в основном их вывешивают за дверь и определяют по ним, когда пойдет дождь.

Бетан уже успела усвоить, что пытаться понять речи Двацветка — бесполезно. Можно лишь бежать рядом с беседой и надеяться запрыгнуть на неё, когда она будет заворачивать за угол.

— Понятно, — сказала она.

— Видишь ли, Ринсвинд такой же.

— Такой же, как водоросли?

— Да. Он боится всего подряд. Но сейчас он не испытывает страха. Звезда — это чуть ли не единственная вещь на моей памяти, которой он не боится. А если уж он её не боится, то и нам беспокоиться не о чем.