Терри Пратчетт - Цвет волшебства [сборник]

Чудакулли приподнял шляпу.

— Руки прочь, дедуля, — рявкнул декан.

— Ага, — произнёс аркканцлер. — Лет этак тринадцать. И это многое объясняет. Ну что, декан, ты с нами или как?

— Ещё чего! — Подросток-декан громко хрустнул суставами пальцев. — Ха! Я опять молод, а все вы очень скоро двинете копыта. Тогда как у меня впереди вся жизнь!

— Во-первых, вся твоя жизнь пройдёт здесь, а во-вторых, декан, тебе кажется, что нет ничего лучше, чем быть деканом, когда тебе тринадцать? Но через пару минут ты вообще забудешь, что когда-то занимал деканскую должность. Старушка временная железа придёт в себя, и она не допустит, чтобы ты помнил что-то ещё кроме того, что положено в тринадцать лет. Ты следишь за моей мыслью? Да ты уже начал забывать, иначе бы всё это знал! В общем, придется тебе, декан, начинать всё заново… А.

Скорее не мозг контролирует тело, а оно — мозг. Подростковый возраст не самое лучшее время жизни. Как и старость, если уж на то пошло, но, по крайней мере, в старости вас не беспокоят прыщи, да и некоторые другие железы поунялись, и можно себе позволить прикорнуть после обеда или беззастенчиво таращиться на юных красоток. Всеми прелестями пожилого возраста декан ещё не успел насладиться, а вот каждый юношеский прыщ, все сопровождающие взросление моральные и физические муки твёрдо отпечатались в его морфогенетической памяти. Одного раза, решило его тело, более чем достаточно.

И декан стал расширяться. Особенно голова: она словно бы раздулась и теперь вполне соответствовала по размеру ушам.

Декан довольно потёр лицо. Ни единого прыщика.

— Уж пять минут-то могли бы дать мне побыть молодым, — ворчливо произнёс он. — Что это было?

— Временной провал, — объяснил Чудакулли. — Ты уже с ними сталкивался. О чём ты вообще думал?

— О сексе.

— Ну да, конечно… Глупо было спрашивать. — Чудакулли окинул взглядом пустынный берег. — Господин Тупс считает, что можно… — начал он, и осекся. — О боги! Там ЛЮДИ!

К ним двигалась молодая женщина. Покачивая бедрами.

— Ого-го, — сказал декан. — Это, случаем, не дикарка?

— Дикарки должны носить юбки из травы, — покачал головой Чудакулли. — А это… Что это такое, Тупс?

— Саронг.

— А мне так и саронга вполне достаточно, ха-ха! — оживился декан.

— Сразу хочется помолодеть лет этак на пятьдесят, — произнёс заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

— Мне хватило, — заявил декан. — Кстати, кто-нибудь заметил, как я удачно пошутил? Тупс сказал, мол, это саронг, а я…

— А в руках она что держит?

— …Нет, послушайте, а я ему и говорю, мол, мне…

— Кажется… кокосы… — приставив к глазам руку козырьком, определил Думминг.

— Скорее нечто похожее на кокосы, — уточнил главный философ.

— …Мне саронга вполне достаточно, типа…

— ОДИН кокос точно, — сказал Чудакулли. — Я, конечно, ничего не имею против, но эти дикарки — разве они обычно не черноволосые? Рыжие волосы — по-моему, это как-то не совсем типично.

— … Мне всё равно, юбка из травы или…

— Интересно, откуда она этот кокос взяла? — осведомился профессор современного руносложения. — Или он сюда приплыл, как и мы?

— … Да послушайте же, когда Тупс сказал о саронге, я…

— Кого-то она мне напоминает. — Чудакулли задумчиво потёр подбородок.

— Я как-то был в Музее Своеобычных Необычностей, — вступил в беседу главный философ. — Так там есть один прибор, называется коко… гм… мер. Да, кокомер. Весьма любопытной формы. Бьюсь об заклад, вы ни за что не догадаетесь, о ком я при виде его сразу подумал!

— Уж не о госпоже ли Герпес? — предположил Думминг.

— Гм, должен признать…

— Лично мне этот прибор показался лишь слегка забавным, — ехидно заметил декан.

— А ведь это она и есть, — сказал Чудакулли.

— …Сначала я подумал о кокосе, ну а потом…

Главный философ внезапно осознал, что его никто не слушает. Он обернулся, посмотрел, выдавил: «Ммяяя…» — и рухнул на песок.

— Йа не совсем поняла, что произошьло с госьподином библиотекарем, — произнесла госпожа Герпес голосом, от которого главный философ даже в обмороке забился мелкой дрожью.

Кокос открыл глаза и воззрился на волшебников так, словно увидел нечто ужасное. Но такой взгляд для младенцев-орангутанов абсолютно нормален. Тем более, если учитывать, что данный младенец-орангутан смотрел на декана.

— И-ик! — произнёс он.

Чудакулли прокашлялся.

— Что ж, по крайней мере форма у него сейчас правильная, — сказал он. — Э-э, а вы, госпожа Герпес? Вы как себя чувствуете?

— Ммяяя, — подал голос главный философ.

— Замечательно, благодарю, — ответила госпожа Герпес. — Йа пребываю в юдивительной гармонии с окрюжающим миром. Не знаю, может быть, это от морской воды, но так прекьрасно йа себя не чувьствовала уже очень давьно. Но йа оглянюлась и вдрюг ювидела этю чюдеснюю человекообразнюю малюткю…

— Думминг, будь так любезен, брось главного философа на минутку в море, — попросил Чудакулли. — Туда, где не слишком глубоко. Если пойдет пар, не обращай внимания.

Он взял госпожу Герпес за свободную руку.

— Не хочу вас волновать, дорогая госпожа Герпес, — начал он, — но полагаю, шока всё равно не избежать. Во-первых, и прошу вас, только не поймите меня неправильно, было бы неплохо, если бы вы надели что-нибудь посвободнее. — Он сглотнул. — Слегка.

Блуждая по влажным и пустым просторам, казначей также пережил некоторые возрастные изменения, однако для человека, способного провести полдня, представляя себя вазой с цветами, это были сущие пустяки.

А вот что действительно привлекло его внимание, так это огонь. Горел плавняк, вытащенный из моря. Оттого что топливо было перенасыщено солью, пламя имело синюю каемку.

Рядом с костром лежал мешок из шкуры животного.

Мокрая земля рядом с казначеем вдруг расступилась, и из трещины наружу вырвалось дерево. Оно росло так быстро, что капли дождя, падая на распускающиеся прямо на глазах листья, тут же превращались в пар. Но все это казначея не удивило. Его вообще почти ничто не удивляло. Кроме того, до этого момента он ни разу не видел, как растёт дерево, поэтому и не мог знать, какая скорость его роста считается нормальной.

Затем земля неподалеку взорвалась ещё несколькими деревьями. Одно росло так быстро, что прошло весь путь — от молодого деревца до полусгнившего пня — за несколько секунд.

И тут у казначея возникло ощущение, что он не один. Их, других, он не видел и не слышал, но что-то внутри его упорно твердило: они здесь. С другой стороны, казначей за долгие годы привык к присутствию людей, которых, кроме него, никто не видел и не слышал. Не один час провёл он за приятной беседой с той или иной исторической личностью. Кстати, стены тоже были очень интересными собеседниками.