Александр Карнишин - Предсказамус настрадал [СИ]

— Понимаете, молодой человек…

— Нет, не понимаю, — прервал клерка молодой парень в простой синей джинсе. — Не понимаю, вот хоть что вы со мной делайте.

— Но ваши родители…

— Родители мои взрослые, я — тоже. Пусть они едут, куда угодно.

Почему я тоже должен?

— Взрослый вы по меркам этой страны. А у нас вы еще несовершеннолетний. Вот, по нашим законам за вас решают родители.

— А по нашим — я уже совершеннолетний. И меня могут даже в армию призвать. А я могу еще и жениться! Человек в костюме снова тяжело вздохнул. Работа у него была неблагодарная. Эти местные жители — они такие странные. Уже который раз приходится с самого ноля, как они говорят «танцуя от печки», разъяснять, объяснять… Да чуть ли не уговаривать! Вот ведь до чего дошли: их уговаривают уехать, а они сопротивляются, выходит. А раньше-то все было совсем наоборот.

— Да, вы совершеннолетний по законам вашей страны, поэтому вас пригласили отдельно от родителей.

— Значит, я имею право отказаться?

— Нет, вы не можете отказаться. Потому что ваши родители выезжают и забирают вас с собой.

— Ничего не понимаю… Я — совершеннолетний?

— Да.

— Я могу принимать решения?

— Да, можете… Но только в том случае, если ваши решения не противоречат общепринятому законодательству.

— Общепринятому — это как? Я, между прочим, целый курс юридического уже закончил. Так что разъясните мне, что вы имеете в виду под «общепринятым законодательством». Ну, вот как ему объяснить, что есть законы, которые едины почти для всего мира? А если и не совсем едины, то хотя бы признаются в большинстве стран? А законы этой варварской страны не признаются никем и нигде.

— Давайте еще раз начнем с самого начала, — ласковым голосом, как психиатр со своим клиентом. — Вы хотели быть юристом?

— Да.

— Вам будет предоставлена такая возможность. Государство, в которое вас вывезут, оплатит обучение, а вы впоследствии отработаете — так положено. Это такой закон. Парень широко улыбнулся:

— Вы не понимаете ничего, что ли? Я никуда не выезжаю!

— Нет, это вы не понимаете. Более того, вы просто не хотите ничего понимать. Здесь у вас жить нельзя. Это установлено всеми возможными комиссиями. Государство такого типа существовать просто не должно. Это признал мировой парламент. Народ такого государства должен быть спасен от опасности полного исчезновения. Мы вас спасаем, понимаете?

— Меня не надо спасать!

— Ну, нельзя здесь жить! Так жить — нельзя! И климат у вас не для жизни, и природу всю испортили, превратив ее в одну сплошную экологию. Нет у вас природы — только наука о ней! И законы ваши, и порядки ваши… Ваш народ вымирает! Мы спасаем вас! Парень посмотрел хмуро:

— Честно говоря, мне плевать на тот народ, который вымирает. Ясно?

— Вы нацист? Или вам мешают принять иную точку зрения ваши религиозные убеждения?

— Я… Э-э-э… Вы о чем? Платок снова прошелся по лбу. Как же тяжело с ними! Как же их оболванили тут. Как сильна идеология прошлого, буквально тянущая за ноги.

— Если вы не нацист, и не ксенофоб, то проживание в другой стране не должно доставить вам неудобство. Если вы верующий, то назовите тот культ, к которому принадлежите, ту церковь, и мы направим вас именно в ту страну, где поддерживаются и даже поощряются именно такие воззрения…

— Да почему же я должен жить в другой стране? Мне и здесь хорошо! — взорвался посетитель.

— Господи, да вразуми ты неразумного этого! Как же вам здесь может быть хорошо? Здесь жить нельзя! Самые активные, умные, богатые, наконец, они давно уехали, бросив вас на произвол судьбы…

Мы — ваши спасатели, понимаете? Это все равно, как если бы вы тонули в океане, от вашего корабля остались одни мачты, за которые вы цепляетесь холодеющими руками, но продолжаете отталкивать спущенную вам со спасательного вертолета лестницу. Это же неразумно, в конце концов! Парень развел руками, хлопнул себя по бедрам, обернулся вокруг, чтобы привлечь внимание к приезжему идиоту. Но прозрачная кабинка была звуконепроницаема, а в других таких же сидели, склонившись вперед, вслушиваясь внимательно в каждое слово, кивая согласно, его земляки.

— Кто вам сказал, что мы здесь погибаем? Кто вам сказал, что нам нужны спасатели?

— Хорошо. Тогда я вам разъясню еще раз. Мы, цивилизация, приняли решение, что вы — тонете. Вы — погибаете. Нет, еще хуже. Вы больны, заражены, и потому просто не понимаете своей болезни. У вас извращено видение окружающего. Вы можете умереть в любой момент. И вот приходит врач с жизненно необходимой вакциной, а вы толкаете его, выгоняете из дома… Знаете, что делают в таком случае в нормальном мире? Вызывают полицию! И ставят укол все равно! Насильно!

— Вот это уже другой разговор… То есть, вы еще и угрожаете, так?

— Никаких угроз, что вы. Это простая констатация факта. Мы — спасатели. Мы хотим спасти вас. И мы вас спасем, даже если для этого придется применять силу. Но сначала мы вывозим тех, кто сам что-то осознает, кто еще в здравой памяти, с кем не надо бороться, кого не надо уговаривать. Он отодвинул от себя паспорт.

— Идите домой, молодой человек.

— Минутку! Вы штампик-то мне поставьте!

— Нет.

— Я только что был на приеме в консультационном центре! Поставьте мне свой гребаный штампик!

— Да зачем же мне это делать?

— Затем, что у нас теперь проверяют документы. Понимаете? Это же так демократично! Без штампика — задерживают. И везут с утра снова к вам. А я уже у вас был. Вот только что. Ставь штамп, гнида заграничная!

— Вот видите, вы злитесь. Вы ругаете. Вы — больны. Ничего, ничего… Походите к нам, поговорите с родителями, посидите в участке, обсудите все с друзьями… У нас есть время. Целый год. Так что — вы свободны. Или я должен вызвать охрану, чтобы вас вывели? Вы же не хотите уезжать?

— Не хочу, — плюнул парень под ноги, пряча паспорт в карман. — Не хочу! И хрен вы меня увезете!

— Все уедут, и вы уедете.

— Все уедут — я останусь! — оскалился он. — Останусь и буду жить там, где я хочу!

— Все. Разговор наш окончен. Следующий! А вас я жду опять завтра с утра. И еще. И еще. И опять. И снова. Пока вы сами не захотите уехать отсюда. Из этой ужасной страшной страны.

Вся страна, как один человек, прильнула сегодня к телеэкранам. Было обещано и оповещено, что сегодня у нас в первый раз, как в Китае. Ну, как в Китае, все давно знают. Стадион, зрители, выстрел в затылок — и все. У нас такое просто нельзя. На такое никто смотреть не станет, потому что это не показательно и совсем не интересно. Не по-русски как-то. Поэтому объявили, что премьер-министра будут казнить в самый прайм-тайм и прямо здесь, на Красной площади. С раннего утра все новостные каналы регулярно включали прямую трансляцию с Красной площади и показывали новенькую плаху, специальные стоки для крови по краям площади, напоминали о знаменитой стрелецкой казни при Петре, ставшем потом Великим и выведшем Россию в Европу. И сейчас внезапный поступок президента, как считали многие обозреватели, говорил о том же — о прорыве в Европу и одновременно полном единении со своим народом. Плаху установили так, чтобы на экранах телевизоров видны были сразу и кремлевская стена и храм Василия Блаженного, как символ и знак места действия. То есть, включаешь телевизор и сразу видишь — Красная площадь, плаха, казнь. Казнить проворовавшихся чиновников предполагалось разными способами. Говорили даже о возможности четвертования и колесования, как в древности, но историки до сих пор спорили о последовательности действий. Одни утверждали, что сначала ломом ломали руки и ноги, а потом уже отсекали их, другие протестовали: никаких лишних мук, только отсекание конечностей! Были в депутатском корпусе радикалы, предлагавшие не останавливать кровь, а прижигать рану факелом, мол, как в старину. В одном сходились все: простой расстрел сегодня невозможен. Эти выстрелы в затылок слишком напоминали сталинские репрессии. А страна должна была повернуться не к тоталитарному «совку», а к гордой и мощной империи. За пять минут до указанного в программе передач часа все каналы телевидения, даже частные и кабельные, прекратили обычную болтовню и показали заставку: трепещущий на ветру трехполосный флаг. Со звуком последнего удара часов из ворот Спасской башни выбежали солдаты в парадном обмундировании и выстроились с двух сторон прохода. А потом палачи в красных атласных рубахах, кидающих на все алые отблески, и таких же красных колпаках, закрывающих лица, повели под руки премьер-министра, одетого в кипенно-белую рубаху и такие же белые штаны. До того уже было решено, что он останется премьером до самого момента свершения казни, чтобы все видели, что у нас нет незаменимых и тех, кто неподвластен закону. Невысокий щуплый премьер-министр шел медленно и чинно, согласно протоколу. Все, что творилось сегодня, должно было стать в дальнейшем традицией. Вот к премьер-министру подошел священник, специально выбранный для этой роли. Он выслушал исповедь, во время которой камеры тактично отвернули в стороны, показывая празднично украшенные дома и радостные лица людей, собравшихся ради такого зрелища на Красной площади. Вот камеры снова сфокусировали на спокойном, как бы немного даже заторможенном, если можно так выразиться, лице премьер-министра.