Дмитрий Емец - Великое Нечто [litres]

— Совсем необязательно. Все, кто искал, считали, что камень неподъемный. Его и десятком лошадей не выворотить. А боярин Путята наверняка догадался замаскировать щель мхом или засыпать землей. И не забывай про дождь, который пошел на другое утро. Он смыл все следы.

— Ладно. Это бесконечный спор, — заметил Корсаков. — Завтра сходим на поляну и проверим. Если тебе не терпится испытать свою силу на камне — пожалуйста.

— Договорились. А сейчас навестим наших друзей. По-моему, у них было уже достаточно времени, чтобы высохнуть, равно как и утолить любую, даже самую сильную, жажду в общении, — сказал Никита.

Майстрюк уже несколько раз мог напасть на Лирду, но все не решался. Дело тут было и во множестве возникших вдруг фантомов, и в вероятности самоуничтожающего взрыва, на который, он чувствовал это, девушка вполне может пойти в порыве отчаяния.

Существовало и еще нечто неопределенное, сбивавшее майстрюка с толку. Он ощущал, что импульсы абсолютной материи, излучаемые девушкой, изменились, и, хотя она и теперь годилась для шара, это настораживало майстрюка. А вдруг опять фантом? Слишком много шаров потеряно. Больше рисковать нельзя.

Майстрюк трезво, не испытывая никаких эмоций, взвесил все остававшиеся у него шансы:

1. Продолжать охоту либо до удачного завершения, либо до полного уничтожения всей цепочки.

2. Отказаться от охоты, распасться на отдельные шары и присоединиться к другим, более удачливым пожирателям, увеличив их возможности, но лишившись собственной индивидуальности.

3. Не лишаясь индивидуальности, признать поражение и позвать на помощь одну из родительских цепочек, которые легко обнаружат добычу и уничтожат ее. Но если пойти на это, то тогда и лишний шар, полученный в результате охоты, достанется все той же родительской цепочке.

4. Ждать удобного момента, пока бдительность телохранителей Лирды и ее собственная бдительность ослабнут — и тогда… тогда напасть, пока она не трансформировалась для взрыва.

Именно на этом четвертом варианте после долгих размышлений майстрюк и решил остановиться. Ждать, а затем поставить точку в нелепой и затянувшейся игре…

Лирда спала и видела свой первый человеческий сон. Она бежала по лугу в густом клочковатом тумане. То ли искала кого-то, то ли убегала — это было неясно, да почему-то и неважно. Внезапно она оказалась у бревенчатого мостика и хотела перейти на другую сторону, но вдруг кто-то позвал ее из тумана глухим жутким голосом. Лирда нырнула под бревна мостика и притаилась. Голос, требовательно зовущий ее, приблизился. Лирда почувствовала, как кто-то остановился на мостике и озирается. Она не удержалась и, осторожно выглянув из-под мостика, увидела широкую спину своего преследователя… И вдруг он обернулся к ней. Вместо лица у него было лишь белое круглое пятно. Это было так жутко, что Лирда завизжала. Человек без лица спрыгнул в воду, схватил ее за плечи и стал трясти.

Девушка рванулась, стараясь освободиться, и проснулась. Но тот, кто держал ее за плечи, не отпускал. В утреннем полумраке она увидела склонившегося над ней Алексея.

— Что с тобой? Ты меня напугала.

— Ничего страшного. Сон. — Лирда провела рукой по лицу, стряхивая паутину наваждения.

— Но ты кричала…

— Не волнуйся, все хорошо. Наверное, мне было жарко.

Она отбросила одеяло, присела на скрипучей пружинной кровати и посмотрела в окно, затянутое зеленой сеткой от мух. Жар уже спал. Лирда чувствовала себя отдохнувшей и свежей. Растирки бабы Паши помогли — болезнь была остановлена в зачатке. Все тревоги и слабость вчерашнего дня остались позади.

Лирду охватило вдруг странное чувство защищенности, чего не было уже давно. У нее возникла твердая и непоколебимая уверенность, что с ней не случится никакого несчастья, что ничего ей не грозит. Грязновато-белые шары майстрюка отодвинулись куда-то на второй план, а впереди ее ждет что-то новое, неизведанное.

Алексей обнимал ее за плечи. Она ощущала тепло его рук. Он сел рядом с ней на кровать, придвинул ее к себе, и их губы встретились.

Первый поцелуй был осторожным, примеривающимся, еще не столько поцелуем, сколько испытанием на возможное продолжение. Губы Лирды чуть раздвинулись, нет, она не только принимала поцелуй, но и отвечала на него.

Ладони Корсакова скользнули ниже, став чашами для упругих молодых грудей.

— Ты правда этого хочешь? Сейчас?

— Да.

Он потянул свитер наверх, на секунду скрыв свое лицо. И вот свитер сброшен на пол. Их губы снова сомкнулись в поцелуе, на этот раз более настойчивом, но тут Лирда неожиданно отстранила его.

— Ты уверен, что мы одни?

— Уверен, — нетерпеливо кивнул он. — Настолько уверен, насколько вообще можно быть уверенным в чем-либо.

— А где баба Паша?

— Спит на веранде.

— А Китти? Вдруг она зайдет…

— Играет с Никитой в карты. Это надолго, — улыбнулся он.

— Да-а… Китти играет в карты? Она же не любит, — удивилась Лирда.

— Уже любит. Погоди! — Корсаков встал, запер дверь и стал покрывать мелкими поцелуями ее лицо, шею, плечи.

Она прильнула к нему всем телом, и в его сознании вспыхнули вдруг строки русской песни: «Тонкими ветвями я б к нему прижалась и с его ветвями день и ночь шепталась…»

— Ты уверен, что это нужно? Я никогда раньше не… — прошептала Лирда, позволяя ему опустить себя на подушки. Старый пружинный матрас жалобно заскрипел под тяжестью двух сплетенных тел.

— Я люблю тебя.

— Да… Я устала бояться запретных чувств…

И они слились в яркой вспышке, в новом зародившемся солнце, лучи которого достигли в мгновенном всплеске дальних звезд. Он собрал поцелуями росинки слез с ее щек, слезы были чуть солоноватые.

— Я плачу? Но почему, мне же хорошо? — спросила она удивленно.

— Может быть, от счастья.

— От счастья? Разве от счастья плачут?

— Иногда, — сказал Алексей.

— Вы, люди, такие странные, — произнесла она тихо и прижалась к нему щекой.

— Почему это? Мы, люди, такие, какие есть, не плохие и не хорошие, не добрые и не злые… Такие, какими всегда бывают люди.

— Не плохие и не хорошие. Просто люди… — эхом откликнулась Лирда.

Теперь, нарушив один из главных законов мрыгов и испытав запретные чувства, она сомневалась, сможет ли, как и раньше, свободно менять форму, перетекая из одной в другую, но это, как ни странно, перестало быть для нее важным. Эта затерянная в провинции Вселенной планета начинала становиться для нее родным домом, местом, которое она так долго искала.

— Да, я должна привыкать. Привыкать быть здесь своей, — повторила она. Корсакова поразило серьезное выражение ее лица.

— Привыкай, а я тебе помогу. — Алексей снова поцеловал ее и, приподняв, усадил на колени.