Рэйда Линн - Белый обелиск [СИ]

- Ну, не совсем так. Он долго злился и твердил, что я дурак, но я старался обратить все в шутку и доказывал ему, что он переоценивает риск и путает меня со своим дядюшкой. На это он только пожимал плечами, а потом сказал, что, если мне все-таки хватит глупости заняться этим делом, то он будет участвовать в нем наравне со мной. Если уж пропадать - то вместе. И вот тут мне стало страшно. Потому что я вдруг подумал - что, если он прав и все закончится именно так, как он предсказывал?.. Одно дело - рисковать собой, и совсем другое - втягивать в такие игры человека, который считает всю эту затею никому не нужным сумасбродством, но при этом все равно пойдет на это - исключительно ради меня. Хенрик, я не то чтобы считаю себя храбрецом, но мне всегда хватало хладнокровия и выдержки, чтобы поступать так, как я считаю правильным, и не теряться даже в самых сложных обстоятельствах. И, тем не менее, тогда я струсил, причем самым жалким образом.

В голосе Джулиана явственно звучала горечь - сдержанная, глубоко запрятанная, но при этом очевидная, как терпкий привкус в северных сортах вина. Хенрик покачал головой.

- Ты не струсил, Лай. Тревожиться за человека, которого любишь - это что угодно, но не трусость! Не трудись, я знаю, что ты сейчас скажешь... Что любой может использовать подобный аргумент, как отговорку или оправдание - я, мол, не за себя боюсь, поэтому я прав. Но мы ведь говорим не о словах, а о том, как они соотносятся с действительностью.

- А помнишь, в корпусе мы осуждали тех, кто ничего не делал, пока слуги Теодора высылали и казнили неугодных? - мрачно усмехнулся Джулиан. - А ведь они тоже заботились о своих близких. Потому что, стоило им выступить против творящегося беззакония - все эти близкие попали бы в застенки вместе с ними. Разве этот факт мешал нам называть их трусами?..

- Нет, не мешал, - признался Хенрик. - Но, в конце концов, нам было по пятнадцать лет, и мы судили в меру своего непонимания. Сейчас я думаю, что мы были не правы, когда мерили всех выживших одной и той же меркой. Это, может быть, и справедливо - в самом общем смысле слова - но как-то бесчеловечно. Кто-то промолчал, поскольку не видел смысла погибать из-за чужих людей. И прожил жизнь в самодовольной убежденности, что он все сделал правильно. А кто-то не пожалел бы самого себя, но был по рукам и ногам связан страхом за своих близких. И такой человек тоже молчал, только при этом мучался, винил себя и всячески старался как-то помочь тем, кто пострадал от Тео. Мы ставили этих людей на одну доску, а на самом деле между ними пролегает пропасть. Ты меня прости, но я сейчас скорее склонен осуждать себя тогдашнего, со своей возмутительной категоричностью, чем тебя с твоим страхом за Лонджи.

Договаривая эту фразу, Хенрик поймал себя на том, что внутренне принял отношения Лая и Донелла, как нечто естественное и не требующее никаких обоснований. Собственная недавняя растерянность теперь казалась непонятной, будто бы принадлежавшей не ему, а постороннему для него человеку. В сущности, что люди подразумевают, когда речь заходит о любви?.. Ну да, во многом - страсть, но кроме этого - ответственность за другого человека, нежность и самоотверженность. Кто вправе называть "неправильной" любовь, включающую в себя все эти чувства?

Дверь гулко хлопнула, и в комнату ворвался порыв ледяного ветра. Остановившийся на пороге Годвин - все еще покрытый мелкой снежной пылью после путешествия верхом - патетически-обвинительным жестом указал на Ольгера.

- Анри, я тебе уже говорил, что ты свинья?.. Я приезжаю в лагерь, и мне первым делом сообщают о приезде Лая. Я бросаюсь искать его по всем караулкам, битый час ношусь туда-сюда, свесив язык, как гончая, а потом выясняется, что ты попросту уволок его к себе! Спасибо, что хоть дверь не запер!.. Мог бы, вообще-то говоря, и обо мне подумать.

- Прости, но я никак не мог предположить, что ты будешь целый час носиться по Кронмору, прежде чем додумаешься зайти в мою комнату, - невозмутимо возразил ройт Ольгер.

Торис смешался.

- Ну, про час я, разумеется, преувеличил... В действительности-то я искал вас минут двадцать, - сказал он, как бы оправдываясь. Но, заметив на лицах друзей едва заметные улыбки, тут же снова рассердился. - Хватит заговаривать мне зубы! Час или там полчаса - это неважно. Я о том, что вам бы следовало меня подождать.

Джулиан, как обычно, выполнил роль миротворца.

- Признаю, мы с Хенриком были неправы. Но, на самом деле, это я увел его из караулки. Мне бы не хотелось проводить праздничный вечер в большой компании. Я ехал сюда с надеждой увидеть вас двоих, и не желаю тратить времени ни на кого другого. Я по вам слишком соскучился.

Судя по лицу Годвина, тот был слегка обескуражен тем, что кто-то может сторониться праздничного застолья, но, при всем при том, речь Джулиана его явно тронула. Он вошел в комнату, закрыв за собой дверь, и крепко обнял вставшего ему навстречу Лая, не преминув, однако, бросить на Хенрика Ольгера испепеляющий взгляд.

Да, кажется, в тот день они - все трое - были счастливы. И каждый полагал, что знает свое собственное будущее... тогда как на самом деле ни один ни мог даже представить, что их ждет. Джулиан Лай впоследствии погиб в приграничье, и его похоронили в одной братской могиле с Лонжди и тремя десятками других солдат. Годвин стал жертвой заговора "пентальеров". А сам Ольгер... что же, Ольгер куда лучше понял чувства Лая, и теперь мог только радоваться, что тогда, двенадцать лет назад, ему хватило ума и такта принять друга и его жизнь такими, какие они есть. Иначе теперь Хенрику пришлось бы со стыда сгореть, припоминая этот разговор и ощущение смутного протеста, которое - из песни слов не выкинешь - все-таки овладело им в первый момент.

От воспоминаний о беседе с Лаем мысли Ольгера как-то на редкость органично вернулись к настоящему. За самого себя Ольгер почти не беспокоился, но с каждым днем все больше сожалел о том, что поддался на уговоры Алька и позволил ему идти в горы вместе с добровольцами. Парню всего-то девятнадцать лет, и умирать ему определенно рановато.

Хенрик уже далеко не в первый раз пообещал себе, что сделает все возможное, чтобы сохранить Альку жизнь. И хмуро усмехнулся. Если кто-то мог свести на нет все его усилия, то, пожалуй, даже не белги, а сам же Свиридов - достаточно вспомнить то, как Альк повел себя, когда Хенрик пытался отослать бывшего серва в Лотар.

Александр - легок на помине - встал и судорожно кутался в свой плащ, пытаясь согреться. Вид у него был сонный, ошалевший и слегка разочарованный - Хенрик подозревал, что последнее обстоятельство вызвано тем, что ройт проснулся раньше.

Ольгер насмешливо и ласково взглянул на Алька и велел дежурившему у навеса Томашу: