Елена Ахметова - Паргелий [СИ]

— Я понял, — серьезно кивнул принц, окинув взглядом окружившую его стайку. — Позволите ли вы мне присоединиться к уроку? Я бы с удовольствием послушал. А выделенную мне келью успею посмотреть и после занятий, если сестра Мира сумеет выкроить время.

Показать ему келью могла любая из младших сестер, но помимо этого принцу наверняка хотелось бы выслушать новости и планы, так что я вмешалась, прежде чем девочки в порыве небывалого патриотизма выразили готовность сопровождать Эльданну где угодно и когда угодно (но лучше бы все-таки прямо сейчас):

— Как пожелаете, Ваше Высочество, — сотворила жест Равновесия на прощание, благосклонно кивнув ответившим тем же воспитанницам, и отправилась обратно в приемный зал.

Я успела как раз вовремя, чтобы застать новую прихожанку. Она ворвалась в зал, заливаясь слезами и прижимая к груди крохотный сверток. Из вороха пеленок выглядывал синеватый носик и маленькая ладошка с потемневшими кончиками пальцев.

Все слова про не задернутый полог и пожертвование застряли у меня в горле. Тилла привстала за алтарем, округлив глаза.

Женщина пробежала через весь зал и без раздумий сунула трясущуюся руку в левую чашу весов, куда традиционно клали жертву. На правую, куда и следовало, по идее, положить ладонь, бережно опустила ребенка.

— У меня ничего нет, — выдавила она между всхлипами. — Но моя дочь… — все остальное утонуло в рыданиях, но мы уже и так видели.

Цианоз, как есть цианоз… у такой крохи… и что теперь? Забирать что-то у кормящей матери — не вариант!

— Она будет жить, — успокаивающе сказала Тилла, без промедления выровняв весы, и женщина разрыдалась еще горше, похоже, подумав, что она-то этого уже и не увидит.

— Равновесие не станет ничего брать у тебя, — решилась я. Если понадобится кровь или новое сердце — при Храме есть и ферма, не обеднеем, особенно если мать потом отработает заколотую ради ее дочери свинью. Но об этом уже будет думать Верховная. — Ступай в ожидальную. — А сама помчалась за Тиллой, как раз спешно уносившей ребенка к алтарям.

— Нужно позвать кого-то поопытнее, — констатировала она, едва завидев, что я ее догоняю. — Кислород-то мы и сами подадим, но нужно еще выяснить, что послужило причиной…

Я молча кивнула и припустила на второй уровень, по пути соображая — а сильно ли расстроится принц, если сегодня я так и не приду?

За работой Верховной можно наблюдать, как за текущей водой или пляшущим костром, бесконечно. Это мне кажется, что менять движущееся сердце, когда невозможно задержать рабочую точку на месте, да еще пациент не понимает, что происходит и почему так больно, и никак ему не объяснишь, — просто нереально. А она, едва придя, моментально навела порядок в рядах перепуганных сестер и всех озадачила: сострадательную Нири отправила успокаивать мать, циничную Тиллу снарядила зарезать свинью и принести ее сердце, порозовевшей от волнения и оттого особенно очаровательной Лили велела сидеть в приемном зале, а меня приспособила придерживать младенца, норовящего с оглушительным ором выбраться из пентаграммы. Я была твердо уверена, что такая кроха ползать еще не умеет, — но, похоже, либо ошиблась с возрастом, либо стресс и боль еще и не на то сподвигнуть могут. Держать выворачивающегося ребенка слишком крепко я откровенно боялась — он же такой маленький! — но чрезмерная активность пациента особого выбора не предоставляла.

Едва вернулась Тилла, работа закипела с новой силой. Теперь за уровнем кислорода в крови следила я, а Верховная — эх, ну вот как у нее это выходит? — что-то заменяла в сердце малышки, ухитряясь не мешать биению, да еще и прерываться на беседы:

— Тилла, помоги сестре Нири. Скажи, что все в порядке, даже пальчики уже не синие.

Тут она несколько слукавила: синева спадала, но медленно. Впрочем, в конечном результате сомневаться не приходилось, так зачем заставлять мать нервничать?

Что-то неладное я заподозрила, только когда Верховная отправила «на подмогу Нири» пробегавшую мимо сестру Оллину, которая предпочитала работать в саду и практически не пересекалась со страждущими, находя свой покой в тени лично высаженных деревьев.

— Вы полагаете, что это наследственное? — встревоженно уточнила я. — У матери тоже что-то не в порядке и от волнения может обостриться?

Сестра Нарин неодобрительно поджала губы, всматриваясь во что-то груди малыша, но все же ответила:

— Эта женщина появилась слишком уж вовремя. И, похоже, рассчитывала остаться при Храме.

— Но… — начала было я — и нахмурилась, глядя на крохотные розовеющие пальчики.

«У меня ничего нет», — сказала она. И без колебаний предложила взять все необходимое у нее, лишь бы малышка осталась жива.

Но разве не было очевидно, что полный Храм женщин никогда не навредит кормящей матери и уж точно не отнимет ее у ребенка? Скорее уж собой пожертвовала бы одна из жриц! Да и существование фермы при Храме — ни разу не секрет…

Немного хладнокровного расчета — и становится ясно, что мать ничем не рискует. Зато потом она будет иметь возможность остаться при Храме отрабатывать лечение девочки — и потихоньку собирать слухи, которые неизбежно поползут: ведь у младших учениц внезапно прекратили проводить практику, и безденежные прихожане заинтересуются почему…

Вопрос только один: как там насчет хладнокровного расчета у среднестатистической матери-одиночки, у которой на глазах синеет дочь?

О, все пепельные бури и их выродки! А ее ли это дочь?..

Видимо, у меня и впрямь «очень выразительная мимика», потому что сестра Нарин, не прерывая процесса замены, мрачно кивнула:

— Как закончим здесь, сбегай в участок и спроси капитана Рино, не пропадали ли на острове за последние сутки младенцы. Если нет, то либо настоящей матери хорошо заплатили или пообещали чудесное исцеление, либо я попросту думаю о людях слишком плохо. А вот если пропадали, наша новая служка может быть бесценным источником информации.

Ага. Только вот мы тоже — «источник информации», и еще вопрос, кто кого переиграет…

Когда я, уже немного пошатывающаяся от недосыпа и перенапряжения, доковыляла до участка, выяснилось, что доблестный капитан, трудоголик шарахнутый, так и не сподобился покинуть рабочее место даже на ночь. Вульгарному сну в уютной домашней кроватке ищейка предпочел возможность задать брутального храпака на продавленном диване во внутренних помещениях, причем до того громогласно, что услышала я его чуть ли не с порога. Не без труда справившись с искушением разбудить этого медведя тревожным гонгом, я ограничилась тем, что попыталась придушить его подушкой, и незамедлительно узнала о себе много нового.