Кир Булычев - Великий Гусляр (сборник)

За примерами недалеко ходить. В день Ленечкиного девятимесячного юбилея Борис Щегол пришел к нему в комнату с новой погремушкой. Ленечка в этот момент сидел в кроватке и слушал, как Ложкин читает ему вслух «Опыты» Монтеня.

– Гляди, какая игрушечка, - сказал Борис. Он, как всегда, спешил и поэтому собирался тут же покинуть сына, но Леонардик сказал вслух:

– Любопытно, что эта игрушка напоминает мне пространственную модель Солнечной системы.

Борис возмутился:

– Дядя Коля, что за чепуху вы ребенку читаете? Как будто нет хороших детских книг. Про курочку и яичко, например, я сам покупал. Куда вы ее задевали?

Ложкин не ответил, потому что Ленечка из книжки про курочку делал бумажных голубей, чтобы выяснить принципы планирующего полета.

Борис Щегол отобрал «Опыты» Монтеня и унес книжку из комнаты.

Еще через несколько дней произошла сцена с участием Клары Щегол. Она принесла Ленечке тарелочку с протертым супом, и, для того чтобы поставить ее, ей пришлось смахнуть со столика несколько свежих медицинских журналов и словарей.

– Вы о чем здесь бормочете? - спросила она миролюбиво у Ложкина.

– Шведским языком занимаемся, - откровенно ответил Николай Иванович.

– Ну ладно, бормочите, - сказала Клара.

Ленечка положил ручку на ладонь старику: не обращай, мол, внимания.

Тут же они услышали, как в соседней комнате Клара рассказывает приятельнице:

– Мой-то кроха, сейчас захожу в комнату, а он бормочет на птичьем языке.

– Он у тебя уже разговаривает?

– Скоро начнет. Он развитой. И что удивительно, к нам один старичок ходит, по хозяйству помогает, так он этот птичий язык понимает.

– Старики часто впадают в детство, - сказала подруга.

Леонардик вздохнул и прошептал Ложкину:

– Не обижайся. В сущности, мои родители добрые, милые люди. Но как я порой от них устаю!

В комнату вошла Клара с приятельницей. Приятельница принялась ахать и повторять, какой крохотулечка и тютютенька этот ребенок, и умоляла:

– Скажи - ма-ма.

– Мам-ма, - послушно ответил Ленечка.

– Пре-лестный младенец. И как на тебя похож!

Тут младенцу надоело, и он обернулся к Ложкину:

– Продолжим наши занятия?

Женщины этих слов не слышали. Они уже говорили о своем.

Когда Ленечка научился ходить, они с Ложкиным устроили тайник под половицей, куда старик складывал новые книги. Леонардик как раз принялся за свою первую статью о причинах детского диатеза. Чтобы не смущать родителей, он продиктовал Ложкину, и тот послал статью в химический журнал.

Где-то к полутора годам Леня, неожиданно для Ложкина, начал охладевать к естественным наукам и принялся поглощать литературу на морально-этические темы. Его детское воображение поразил Фрейд.

– Что с тобой творится? - допытывался Ложкин. - Ты забываешь о своем предназначении, - стать новым Леонардо и обогатить человечество великими открытиями. Ты забыл, что ты - гомо футурис, человек будущего?

– Допускаю такую возможность, - печально согласился ребенок. - Но должен сказать, что я стою перед неразрешимой дилеммой. Помимо долга перед человечеством, у меня долг перед родителями. Я не хочу пугать их тем, что я - моральный урод. Их инстинкт самосохранения протестует против моей исключительности. Они хотят, чтобы все было как положено или немного лучше. Они хотели бы гордиться мною, но только в тех рамках, в которых это понятно их друзьям. И я, жалея их, вынужден таиться. С каждым днем все более.

– Поговорим с ними в открытую. Еще раз.

– Ничего не выйдет.

Когда на следующий день Ложкин пришел к Щеглам, держа под мышкой с трудом добытый томик Спинозы, он увидел, что мальчик сидит за столом рядом с отцом и учится читать по складам.

– Ма-ма, Ма-ша, ка-шу... - покорно повторяет он.

– Какие успехи! - торжествовал Борис. - В два года начинает читать! Мне никто на работе не поверит!

И тут Ложкин не выдержал.

– Это не так! - воскликнул он. - Ваш ребенок тратит половину своей творческой энергии на то, чтобы показаться вам таким, каким вы хотели бы его увидеть. Он постепенно превращается из универсального гения в гения лицемерия.

– Дедушка, не надо! - в голосе Ленечки булькали слезы.

– Чтобы угодить вам, он забросил научную работу.

– Издеваешься, дядя Коля? - спросил Щегол.

– Неужели вы не замечаете, что дома лежат книги, в которых вы, Боря, не понимаете ни слова? Я напишу в Академию наук!

– Ах, напишешь? - Борис поднялся со стула. - Писать вы все умеете. А как позаботиться о ребенке - вас не дозовешься. Так вот, обойдемся мы без советчиков. Не дам тебе калечить ребенка!

– Он вундеркинд!

Ложкин схватился за сердце, и тогда Борис понял, что наговорил лишнего, и сказал:

– И вообще не вмешивайтесь в нашу семейную жизнь. Леонардик обыкновенный ребенок, и я этим горжусь.

– Не вмешивайся, деда, - сказал Ленечка. - Ничего хорошего из этого не выйдет. Мы бессильны преодолеть инерцию родительских стереотипов.

– Но ведь вас тоже ждет слава, - прибегнул к последнему аргументу Ложкин. - Как родителей гения. Ну представьте, что вы родили чемпиона мира но фигурному катанию...

– Это другое дело, - сказал Борис. - Это всем ясно. Это бывает.

И тогда Ложкин догадался, что Щегол давно обо всем подозревает, но отметает подозрения.

– Мы сегодня выучили пять букв алфавита, - вмешался в беседу Ленечка. - И у папы хорошее настроение. С точки зрения морали, мне это важнее, чем все возможные открытия в области прикладной химии или свободного полета.

– Боря, неужели вы не слышите, как он говорит? - спросил Ложкин. - Ну откуда младенцу знать о прикладной химии?

– От вас набрался, - отрезал Боря. - И забудет.

– Забуду, папочка, - пообещал Леонардик.

С тех пор прошло три года.

Скоро Леонардик пойдет в школу. Он научился сносно читать и пишет почти без ошибок. Ложкин к Щеглам не ходит. Один раз он встретил Ленечку на улице, ринулся было к нему, но мальчик остановил его движением руки.

– Не надо, дедушка, - сказал он. - Подождем до института.

– Ты в это веришь?

Ленечка пожал плечами.

Сзади, в десяти шагах, шла Клара, катила коляску, в которой лежала девочка месяцев трех от роду и тихо напевала: «Под крылом самолета...» Клара остановилась, улыбнулась, с умилением глядя на своего второго ребенка, вынула из-под подушечки соску и дала ее девочке.

В городе Великий Гусляр не было цирка, поэтому приехавшая труппа разбила брезентовый шатер-шапито на центральной площади, рядом с памятником Землепроходцам. По городу были расклеены афиши с изображением львов и канатоходцев. Представления начинались в семь часов, а по субботам и воскресениям также утром, для детей.

Александр Грубин попал в цирк в первый же день, на премьеру. Он выстоял длинную очередь, записывал на ладони порядковый номер и проходивший мимо Корнелий Удалов, увидев Грубина в очереди, сказал с усмешкой: