Кир Булычев - Великий Гусляр (сборник)

– Ну и что? Он всегда так говорит. Это его любимая шутка. Он в общем не злой.

– Это не шутка, Таня. Он вас и в самом деле хочет съесть. Чтобы овладеть вашими знаниями в математике.

– Так зачем же для этого меня есть? Учиться надо.

Таня не переставала улыбаться. Она, хоть и полагала Грубина чудаком, все равно не боялась его. Она решила отвлечь Грубина от ненормальных мыслей.

– А я вот русским занимаюсь, - сказала она. - Я к математике способная, а к русскому языку не очень. Я двадцать школ сменила, пока с мамой и папой ездила по циркам. Вот и хромает у меня грамотность. Знаете, я парашют через «у» написала в диктанте. Смешно, правда?

– Нет, все это не смешно. Вам грозит опасность. И если мы не поймаем сегодня его за руку, русский язык вам никогда не понадобится. Не перебивайте меня. У него как звери выступают? Они у него изображают других зверей. А почему? Потому что он одних зверей другими кормит и всю информацию из клеток им передает, как планарии.

– Ничего не понимаю, - сказала Таня. В этот момент Грубин замер и прижал палец к губам. Таня тоже замолчала.

Кто-то неподалеку поскользнулся, угодил, видно, в лужу и выругался.

– Садитесь за стол, - прошептал Грубин. - Как ни в чем не бывало.

Сам он нырнул в открытый шкаф, спрятался среди платьев. Блестки царапали кожу и пахло пудрой.

Таня и в самом деле подчинилась настойчивости, прозвучавшей в голосе Грубина. Она села за стол н тут же Грубин увидел в щель между платьями, как за стеклом образовалось мокрое, длинное лицо дрессировщика. Таня не видела его. Грубин весь сжался, как перед прыжком в воду. Заскрипели ступеньки. В дверь тихо постучали.

– Кто там? - спросила Таня, не вставая с места. Она вдруг побледнела.

– Это я, Сидоров, - сказал дрессировщик, открывая незапертую дверь. - У меня сигареты кончились, а все спят. У тебя, Танечка, не найдется?

– Вы же знаете, что я не курю, - сказала Таня, поднимаясь и отходя на шаг назад.

– Не бойся, девочка, - сказал Сидоров. - У меня в голове только хорошие мысли.

С Сидорова стекала вода, а с гладко причесанной головы поднимался пар. Сидоров быстро дышал. Он сделал два шага по направлению к Тане.

– Спокойно, милая, - сказал он. - Я только погреюсь. Посижу и погреюсь. Ты не возражаешь?

– Вы пьяны, Сидоров, - сказала Таня. - Идите спать.

– Нет, - сказал Сидоров и вынул из кармана руку. В руке был нож. Сидоров прыгнул вперед.

Но Грубин тоже прыгнул ему навстречу. Он, хоть и не ел никогда тигров, был готов к действиям Сидорова. Он был мужчиной и защищал жизнь женщины. Он не мог допустить, чтобы Таню съели.

Они столкнулись в воздухе. Нож дрессировщика скользнул по руке Грубина и выпал.

– Ты! - вскричал Сидоров, отлетая в угол. - Ты! Предатель! Иуда! Сам не ешь и другим не даешь!

Грубин успел наступить на нож. Он схватил стул.

Сидоров на четвереньках отползал к двери.

– Держите его, - сказала Таня. - Мы его свяжем!

Дрессировщик метнулся назад, громадным прыжком выскочил из фургона. Грубин бросился за ним.

Снова вышла луна и видно было, как фигура, мало схожая с человеческой, несется к клеткам.

Еще мгновение, звякнул засов и Сидоров оказался за прутьями решетки.

Саша и Таня бежали к клеткам и почему-то молчали, не звали на помощь, не будили людей. Как будто стеснялись того, что происходило у них на глазах. И у них на глазах голодные тигры, раздраженные гадкой погодой, невыспавшиеся, кинулись к дрессировщику. Короткая схватка, сплетение тел, рычание, лай и мяуканье...

Открывались двери фургонов. Артисты выскакивали, разбуженные шумом, повсюду загорались огни.

Но когда удалось войти в клетку, все было кончено. Сидорова растерзали хищники.

Никто не заметил, как Грубин нагнулся у решетки и поднял из лужи свалившийся с пальца Сидорова перстень старинной индийской работы...

Дня через два Таня Карантонис сидела у Грубина в маленькой, хоть и прибранной, но все-таки захламленной комнате. Они пили чай. Соседи уже раза по три заглядывали, кто просил соли, кто сахару. Соседей измучило любопытство.

– Спасибо за ужин, - сказала Таня. - Вы все приготовили лучше, чем в ресторане.

– Старался, - сказал Грубин, глядя на Таню с нежностью. - И даже цыпленка табака под утюгом сделал. Неплохо?

– Я бы никогда не догадалась, что под утюгом, - сказала Таня.

Она осунулась, похудела за эти дни - то допрос у следователя, то собрание в цирке.

– Так значит следствие решило, что был несчастный случай? - спросил Грубин, хотя и сам все знал.

– Да. В состоянии опьянения забрался в клетку с тиграми. И погиб. Ужасно все это. Ведь из-за меня, понимаете, из-за меня!

– Отлично понимаю, - сказал Саша Грубин. - Если бы он не погиб, то вас бы не было в живых.

– Ужасно, - повторила Таня. - А вы говорили про перстень. Он у вас?

– Да, В Москву его отошлю, на исследование.

– Но ведь признайте, Саша, что это был бред. Что он был больной человек.

– Рад бы, - сказал Грубин.

– Признайте, мне будет легче.

– Почему легче? Вы умеете звукоподражать?

– Причем здесь это? Не умею.

– Тогда прокукарекайте.

– Зачем, я не умею.

– Попробуйте.

Таня улыбнулась вымученной, усталой улыбкой.

– Вы хотите меня отвлечь?

– И все-таки.

Таня открыла рот и тут дом огласился веселым, натуральным петушиным криком.

– Ой, - сказала Таня и зажала рот рукой.

– Вот видите, - сказал Грубин. - Мы же с вами цыпленка табака ели.

– И вы туда подсыпали растворителя?

– Да, иначе как бы вы мне поверили?

– Как вам не стыдно?

Старик Ложкин, натуралист-любитель, который жил над Грубиным, сказал жене:

– Скрытным Грубин стал. Петуха дома держит. А зачем?

– Это у него циркачка сидит, звукоподражательница, - ответила жена и вернулась к прерванному вязанию.

В помещении «Гуслярского знамени» - осенняя тишина, редактор уехал в область на совещание.

Миша Стендаль смотрел в окно и мечтал о значительном материале, который перепечатает «Литературная газета». Еще ни одного материала Миши Стендаля «Литературная газета» не напечатала, правда, он туда ничего и не посылал. В центральной печати лишь два раза появлялись его заметки. В журнале «Вокруг света» поместили сообщение о подледном лове крокодилов на пригородном озере Копенгаген, а еще один журнал опубликовал репортаж о встрече жителя Великого Гусляра Корнелия Удалова с инопланетными пришельцами под рубрикой «А если это не пришельцы?» Слава избегала Мишу Стендаля.

Вчера неожиданно пошел обильный снег, а деревья облететь не успели, и снежные шапки, как взбитые сливки, лежали на мокрых зеленых листьях. По тротуару, шаркая галошами, шел знакомый Мише старик Ложкин, нес под мышкой черную школьную папку, в которой хранились письма и жалобы, большей частью необоснованные. Старик Ложкин, похоже, направлялся в редакцию, и Стендаль пожалел, что в доме нет заднего хода.