Валерия Корносенко - Level Up. Женский взгляд

— Когда у тебя появился интерфейс — то сразу были эти способности? — мне не дает покоя перспектива стать супер-женщиной.

— Нет, что ты! Для становления Хиро, то есть героем, Система требует прокачки основных навыков для получения той или иной плюшки на выбор. То есть я получил то, чего хотел, что выбрал для себя сам. У тебя, так как ты женщина, могут быть и совершенно отличные варианты, да и выбор лишь за тобой.

— Круто… — я в такой растерянности, я даже не задумывалась о подобных возможностях Системы.

— Тот парень, на скорой, о чем вы с ним говорили? — Лев возвращается к теме «аварии». Похоже, заинтересовался парнем не на шутку.

— Нашу встречу помню урывками, лишь его слова об инфополе помню четко: ощущение, что он выжег их на подкорке моего сознания, — не вижу смысла ото Льва что-то скрывать, он поведал мне куда больше.

— Интересно, у меня было иначе. Шел по улице, сделал очередной шаг и очутился в белой комнате, точнее в каком-то равномерно светящемся пространстве. Я, как раз, наоборот, нечетко помню, что происходило. Меня окружали какие-то люди, а может и не люди. Они копались в моем сознании, рассказывали мне о вселенском инфополе, о тысячах людей избранных Системой. — медленно перечисляет Лев, будто вспоминая, — Еще говорили об этапах отбора, в котором, мы все должны принять участие. Если, конечно, станем этого достойны. Насколько я понял, нам дан интерфейс сроком на один год, а что будет дальше — не знает никто. Ты первая, кого я встретил, с интерфейсом. Я очень удивлен.

— Я тоже, — ошарашенно отвечаю на автомате. Ау самой паника:

Сроком на один год? Всего-то? Столько всего нужно успеть! Все-таки у меня отберут интерфейс. Я не хочу! - хочется выть от безысходности.

— Лев, а ты уверен, что интерфейс исчезнет? — спрашиваю жалобно.

— Как я могу быть в чем-то уверен? Я сделал такие выводы, потому что лицензия у меня продлена на год. Ты что, не смотрела у себя в закладке «О программе»?

— Нет, — прикрываю себе ладонью рот, даже признаться стыдно, — Столько всего навалилось, я еще не успела до конца интерфейс изучить.

— Кулема. Ну, посмотри сейчас, что написано?

Открываю интерфейс, смотрю закладку: все что сказал Лев — правда. Читаю описание, и у меня отпадает челюсть. Системный текст гласит:

Augmented Reality! Platform. Home Edition

Версия 7.2.

Copyright 2101-2117 «Первая Марсианская компания»

Авторские права защищены.

Зарегистрирована на Евгению Михайловну Колесникову.

S/N C4R-7702D-2102770.

Годовая однопользовательская лицензия.

Премиальный аккаунт.

Дата активации: 27.04.2017 12:00.

Дата окончания: 27.04.201811:59.

— У меня то же самое, — удушающая волна страха накатывает, от реакции на такие новости никакой коньяк не спасет. — Первая Марсианская компания? Серьезно?

— Мы не одни во вселенной, об этом даже по телевизору говорили, — глаза Льва смеются, — Или так быстро привыкла к интерфейсу и не хочется с ним расставаться? К хорошему быстро привыкаешь.

Беру бутылку коньяка и разливаю по рюмкам. Мне нужно срочно выпить — слишком много свалилось на мою бренную голову. Руки мои трясутся, горлышко бутылки дребезжит о край рюмки, несколько капель расплескивается на стол. Понаблюдав за моими мучениями, Лев отбирает бутылку и наполняет рюмки выверенными движениями. Беру трясущимися руками рюмку и, стуча краем о зубы, опрокидываю в себя. Горячий поток спускается по пищеводу, согревая и расслабляя.

— Ну что ты так трясешься? От нас ничего не зависит, точнее не зависит отведенный нам срок. Но только мы сами решаем, действовать нам или сидеть сложа руки. Ты, я смотрю, без интерфейса особо не утруждалась благими делами, так? Но ведь теперь все изменилось, неужели, даже если сейчас твои показатели погаснут, ты сможешь с таким же безразличием смотреть на нуждающихся в твоей помощи людей? Увидишь, что можешь помочь и пройдешь мимо, заведомо зная, как влияют благие дела на твое сознание?

Сижу, повесив нос. Мне все еще страшно, но слова Льва вселяют надежду. Киваю, соглашаясь, так и продолжая смотреть в пол.

— У меня сегодня на операционном столе пациент умер, — неожиданно заканчивает он свою бравую тираду.

Я встрепенулась, ошарашенно смотрю на Льва.

— О, Господи! — не знаю, что говорят в таких случаях, ведь он не родственник, и я не знаю, была ли это врачебная ошибка, винит ли он себя, — Мне так жаль.

— Рак, четвертая стадия. Он был обречен. Я, по возможности, всегда старался оперировать именно самых сложных больных, не боялся браться за, как всем казалось, запущенные случаи, безнадежные. Никто из врачей не хочет «мараться» и расширять свое «кладбище». Мое подсознание мне и без всякого интерфейса кричало: «Ты должен!» — иди и сделай это. И, ты знаешь, шел и делал. Да, многие умерли, к сожалению, я не Господь, но многие и выкарабкались. В них не верил никто, даже родственники уже начинали оплакивать, втайне пиля имущество. Но сколько бы ни умирало людей на моих руках, каждый раз я чувствую вину и боль утраты. Какие бы плохие они к тому моменту уже ни были. Никто ни разу не заикнулся, ни коллеги, ни родственники, ни словом, ни взглядом, что я плохо старался или что я виноват. А совесть-то она вот где, — кладет руку на сердце, — ее не обманешь.

Сижу, как громом пораженная, слушая его. Такой исповеди я не ожидала. Какой великий человек. Я даже не задумывалась о том, каково это — нести такое ярмо. Каково это: заново дарить умирающему жизнь, или хотя бы надежду, чтобы он не жил болью, умоляя о смерти, а чтобы жил верой. По мне — так лучше уснуть на операционном столе и не проснуться, чем чахнуть, мучаясь день ото дня в ожидании смерти, и видя лишь боль в глазах родных. Меж тем Лев продолжает.

— Наверняка с теми людьми, кто выжил всем назло, репутация у меня была прокачана, что надо — усмехается, — А вот с родственниками, особенно исцелившихся пациентов, я всегда избегал общаться. Мне казалось, что то, что я делаю — очевидные вещи. Это мой долг, я не могу иначе. Я просто не смогу самому себе в глаза смотреть, если отступлюсь, струшу. А все их благодарности и заискивания — не мог выносить, стеснялся принимать похвалу, она меня даже злила. Эти насильно всовываемые конверты и коньяки. Я тебе потом шкаф на работе покажу с коньяками. Я их не пью, но коллекционирую. Этот, что мы пьем, двадцатилетней выдержки, из какой-то коллекции. Стоит тысяч пятьдесят за бутылку.

Вытаращиваю глаза на бутылку. Хорошо, что он не сказал это, когда я его пила, мне бы не влезло.

— Такие деньжищи за коньяк? С ума люди что ли сошли?

Лев улыбается моей наивной простоте. Невольно улыбаюсь в ответ, я очарована этим мужчиной!

— Представляешь, какой бы у меня сейчас уровень был, если бы я общался с родственниками больных всегда, и прокачивал с ними репутацию, вместо того, чтобы бегать от них? От пары добрых обнадеживающих слов мой язык бы не отвалился. А сколько упущено опыта — страшно даже представить. Надеюсь, что потеря опыта это самое страшное, что я упустил из-за своей гордыни, а может и глупости, — усмехается.