Николай Инодин - Замочить Того, стирать без отжима [СИ]

Вы когда-нибудь пробовали зимой сутками не вылезать из вод Жёлтого моря?

Не пробовали, но представляете? Это вам, голубчики, только кажется, что представляете, но общее представление, видимо, имеется. Тогда вы поймёте, почему такое замечательное и уникальное подразделение, как эскадрилья конных водолазов комплектовалось исключительно штрафниками, часто по приговору суда.

Очередное пополнение наблюдало за обучением с берега, грустно повесив растерявшие всякий задор усы.

Прохаживаясь по палубе небольшого понтона, дядя Жора не стеснялся в выражениях:

— Евстафий, ниже пятку! Ниже пятку, я сказал, дери тя рашпилем во все дыры! И дросселем активнее, не допускай пузырей!

Плетёный бич без промаха влетал в спину обучаемого, придавая дополнительный вес устным замечаниям матёрого педагога.

— Игудиил, серафим тебя задери, все шесть крыльев тебе в глотку! Держи руки ровно, не тереби повода, ирод, скотину нервируешь!

Педагогический щелчок бича. Возмущённое бульканье обучаемого и повторный удар по его многострадальной спине.

Наконец занятие оканчивается, Большаков, звеня шпорами, подходит к краю понтона и, не глядя под ноги, сигает в воду. Здоровенный морской жеребец выныривает ему навстречу, принимая наездника на украшенную богатым плавником спину. Обер штабс-ротмистр фасонит — правит только коленями, не касаясь повода руками. На мелководье спрыгивает со своего конька и широко шагая, выходит из воды.

— Пополнение?

Гейцати-заде не слышит вопроса. Следом за комэском из волн выбирается истинное морское чудовище — серый, в полоску кот весом в несколько сот килограммов. В зубах котяра тащит непонятно где пойманного палтуса размером с большой письменный стол.

Дядя Жора бичом возвращает себе внимание новичка.

— Чего вытаращился, морского котика ни разу не видел?

Между двух валунов, дающих защиту от порывов ветра, в позе лотоса застыл мужчина средних лет с явно выраженными нордическими чертами лица. Его сбитая на затылок мятая фуражка командира кригсмарине не слишком удачно сочетается с вышитой косовороткой, но мужчину это не смущает. Решительно выставив рыжеватую бородку, он потрясает толстой пачкой чертежей, от которой отделяет по одному листку, чтобы немедленно сжечь на небольшом костре, разведённом в ямке между камней.

Глаза его горят огнём одержимости. Видимо, с таким же выражением лица его далёкие предки, потрясая боевыми топорами, вгрызались в свои дубовые щиты.

— Ком цу мир, майне кляйне, ком, семёрка, сука у-ботная, Одином заклинаю!

Его уверенность в успехе завораживает, кажется, на звук хрипловатого низкого голоса вот-вот отзовётся из морских глубин и вынырнет, сбрасывая с покатой палубы и рубки клочья морской пены, невиданный ещё в этом мире зверь — подводная лодка седьмой серии, оскалится клыками орудий, ухмыльнётся заслонками торпедных аппаратов…

Доннер веттер! — кричит, вскакивая на ноги, вызывавший свою подводную лодку капитан. Он швыряет чертежи в огонь, потом долго топчет костёр ногами.

— Опять, опять эти суки! Всегда, блин, всегда вызов ломают, уроды нематериальные! Какого хрена вы там пишете, школота грёбаная, если сквозь ваши творения чайки пролетают! Ни ума, ни фантазии, читать толком не умеют, а туда же, историю переписывать!

Если проследить за его взглядом, можно увидеть причину негодования. Вдоль побережья, суетливо мотая разнообразными решётками антенн, плетётся целая орда разномастных кораблей, явно являющихся плодом воспалённой фантазии. В соответствии с заветами господина Фрейда, но против всех законов физики, в множество рядов торчат во все стороны огромные ракеты вперемешку со стволами артиллерийских орудий совершенно циклопических размеров. В клюзе последнего монстра болтается оборванная якорная цепь – видимо, таланта автора хватило на то, чтобы материализовать якорь. На цепь правдоподобности не хватило – оборвалась на первом же звене.

«Дикая охота» удаляется от берега, унося на призрачных бортах прощальные проклятия.

— В песочнице душить, суки, на кишках училок языка и литературы! Ненавижу, козлы, отрыжки папиных организмов!

Усилившийся ветер не даёт расслышать продолжение сего страстного монолога…

Артамон Захарович Коломоец, младший техник-телеграфист городской почтовой станции фактом начала войны был чрезвычайно взволнован. На работе был рассеян, за что получил физическое замечание от руководства, несколько увеличившее производительность, но вызвавшее в душе Артамон Захарыча немалую обиду — согласитесь, когда тебе полсотни с гаком, подзатыльник расстраивает сильнее, чем точно такой же, полученный в детском возрасте.

Волнение долго бродило в телеграфисте, не находя выхода, но в конце концов вырвалось наружу:

— Как вы думаете, Акакий Филиппович, — обратился он к регистратору бумажной корреспонденции и приёмщику посылок Фрумкину-Невтыкайло, — боевые действия не помешают пересылке выписанных мной из Киото саженцев персика? Точно такие же мне предлагали из Китая, но дороже на целый алтын, да и знаю я это китайское качество! Японцы всё-таки культурнее прочих азиатов будут, как вы полагаете?

Коломоец всё свободное время посвящал своему саду, разбитому в укромной ложбинке недалеко от Электрического утёса.

— И охота вам, Артамон Захарыч, о таких пустяках думать. Вон, в госпиталь сколько матросиков с «Ретвизана» привезли, а вы — саженцы… Об людях душа болит!

— Матросы, солдаты… Им, чай, за это деньги плотють, и вообще, такое ихнее предназначение, за державу и государя помирать и ранения получать. Их в России, чай, много, а садик-то у меня один! Отчего же я об матросах должон думать, а не об саженцах?

Фрумкин был человеком к брани несклонным, потому только плюнул на пол, и отвернулся, отказываясь продолжать неприятную беседу.

По окончании смены своей Артамон Захарыч бодро топал домой, маневрируя между группами военных, и продолжал ворчать:

— Полный полуостров дубин стоеросовых, а ты думай ещё о них. Я вот с лопаткой, с тяпочкой между стволами пройдусь, с побелочкой поработаю. Война у них! Мой садик с краю, отчего я должен страдать?

Господин Коломоец был личностью цельной, и переживаниям отдавался всерьёз и надолго.

Седина в бороду влетела уже давно, но бес из ребра уходить не спешил. В части определённых услуг комендант Артура, не являясь тонким ценителем, брал количеством, являясь постоянным и надёжным потребителем товара, который предлагал своим клиентам невесёлый дом господина Милославского.

Подсчитывая прибыль, Вениамин Вацлавович знал — изрядной её долей он обязан постоянству вкусов генерала. Сами понимаете, владелец заведения всей душой желал генералу здоровья и долголетия, не подозревая, что над его прилизанной головой сгущаются грозовые тучи.