Кристина Юраш - Закон подлости гласит... (СИ)

— Анабель, внученька, открой дверь, пожалуйста… — проскулил за дверью знакомый голос. — Открой, я прошу тебя! Я же твоя бабушка! Разве можно так со старшими? Старших надо уважать!

— Нифига! — злорадно заметила я, возвращаясь за вещами на улицу и затаскивая их в дом.

— Анабель, радость моя, открой дверь бабушке! — скулил голос за дверью с кровавой печатью, пока я шла мимо, неся в комнату подушку и книги. — Анабель, бабушке плохо! Бабушка умирает! Бабушка плохо себя чувствует! У бабушки сердце слабое! Я сказала! Бабушке плохо! Открывай дверь!

— Зато мне хорошо, — ответила я, наслаждаясь мучениями домомучительницы. Я занесла все вещи, разложила по полочкам, починила дверь, чтобы она худо-бедно закрывалась. Перебирая вещи, я застыла на месте. Альбом пропал.

Лучший способ до кого-то достучаться — стучать по голове.

Я обыскала все. Даже придомовыми кустами шуршала несколько раз, пытаясь разглядеть в пожухлой листве потрепанный коричневый переплет. Но, увы. «Нас обнесла инквизиция!» — заметил демон. — «Кому жаловаться?». «Ну зачем так плохо говорить о людях!» — возмутился ангел. — «Альбом — то не наш? Из нашего здесь только ботинки — сникерсы!». «Так или иначе, альбомчик у него! Он наверняка сейчас сидит, листает и офигевает!» — радостно потер ручки демон, — «Думаю, что бежевое!». «Ну почему сразу бежевое?» — удивился ангел. — «Белое, как символ чистоты и непорочности!». «Ну мы же не в первый раз?» — заметил демон, подводя калькуляцию. «Ребята! Вы о чем?» — возмутилась я. «О своем, приземленном!» — усмехнулся демон, задумчиво клацая калькулятором. «О своем, возвышенном!» — вздохнул немеркантильный ангел с очень низкой планкой симпатичности и очень высоким порогом терпимости, доказанной первым эпическим походом замуж.

В полдень два мастера вставили мне новое стекло, которое обошлось мне в двадцать эрлингов, а я задумалась о новом замке и генеральной уборке. С ведром и тряпкой я ползала по полу в своей комнате, сметая паутину и выгребая залежи пыли из-под кровати. Судя по найденному клоку волос, у кого-то был активный период линьки. Среди пыли я нашла две бусинки сомнительно ценности, огрызок карандаша, эрлинг и несколько смятых бумажек. Бумаги я никогда не выбрасываю, ибо опыт погружения в картофельные очистки и прочие отходы жизнедеятельности по плечо, ради поиска квитанции, в которую один ленивец завернул шелуху от семечек, уже был. Мокрыми руками я развернула листок и почувствовала непреодолимое искушение завернуть его обратно. Я дернулась и осмотрелась по сторонам так, словно случайно кликнула на баннер, а теперь у меня настоятельно интересуются, есть ли мне восемнадцать и не хочу ли я оформить платную подписку, а позади меня беззвучно, как шпион подкрался суровый и беспощадный начальник с журналом учета рабочего времени.

Я осторожно посмотрела на картинку, понимая, что с такими талантами можно было издавать местный журнал «Плейбой». Ругаясь, плюясь, возмущаясь, жители проклинали бы редактора, а сами тихонько покупали бы «для личного пользования». Я сразу представила себя главным редактором этого скандального издания, купающегося в роскоши. Газета «Очевидное — невероятное — мозгами простого смертного необъятное» уже есть, газета «Как страшно жить!» — тоже. Есть даже желтая пресса, в которой я имею наглость работать, а вот издания для взрослых нет! Дух авантюризма требовал срочного заполнения информационного вакуума. Нет, конечно, можно было бы для начала потренироваться на огурцах и помидорах. «Бабушкины рецепты» с кроссвордами на последней странице и гороскопом, составленным на коленке, сулящим успех и счастье на ближайшую пятилетку всем и сразу — это хорошо, но душа просила чего-то масштабного и грандиозного. Я уже видела себя королевой империи бумажного разврата. Я отгрохаю себе особняк, заведу несколько художников с больной фантазией, договорюсь с типографией и попытаюсь не дрогнуть под пристальным взглядом цензуры. «Молись и кайся, «сестра моя», «дво-ю-род-ная…». Есть у меня подозрение, что из его кабинета я выйду седой. Откуда у меня будет торчать первый выпуск моего «журнала», я не хочу даже представлять. Страшно то, что мне это может понравиться…

Я еще раз взглянула на художественную эротику с изображением знакомой пары, а потом застыла в нерешительности, выбросить или нет? Листик был явно вырван из альбома. Так что мне еще повезло, что кому-то достались лишь цензурные картинки для ознакомления. Второй листочек тоже был из альбома. Здесь было все вполне цензурно. Он стоял рядом с ней в черном плаще и маске, расстегнув верхнюю пуговицу ее платья, и перчаткой нежно гладил ее шею, склонившись, словно для поцелуя, слегка приподнимая маску. Так, что это было? А что это у меня пульс так участился, словно я только что сдала норматив по физкультуре? Это что? Заразно? Передается по наследству вместе с домом и именем? Руки мыть уже поздно, надо думать? А если с мылом, три раза?

Третий листочек был почеркан. На нем красовались какие-то многоярусные и заумные формулы и нечитаемые обрывки слов.

Справившись с косметической уборкой, я отправилась в редакцию, узнать последние новости. На всех углах висел невнятный портрет какой-то девушки с «рыбьими глазами» и надписью «Внимание! Розыск!». Я подошла и вчиталась. «Пропала Ада Бернс, восемнадцать лет. Рост, вес, цвет платья. Особых примет — нет. Всем, кто хоть что-то слышал о ней — сообщить в Магистрат по месту жительства или напрямую инквизиции!» Нет ни татуировок, ни шрамов, ни пирсинга, столь удобных для опознания тела по частям. Я тоже как-то не позаботилась о том, чтобы наколоть себе бабочку на попе и иероглиф на спине, поэтому чья бы корова мычала.

Я пришла в редакцию, чтобы тут же с порога получить партийное задание.

— Очередная жертва маньяка! — вздохнул редактор, демонстрируя знакомый портрет на главной странице «Справедливости и закон». Интересно, найдут ее живой или нет? Вот бы нам что-то узнать! Напоминаю, с тебя еще два интервью.

Я быстро прошуршала подборками газет конкурентов, дабы посмотреть аналогичных «пропаданок» и выявить некоторую закономерность. Мною было найдено восемь таких объявлений с портретами. Трех нашли мертвыми, пятерым повезло, но девушки ничего не могут вспомнить и рассказать.

Итак, что мы имеем! Девушки от шестнадцати до двадцати трех. Я выдохнула с облегчением, ибо я старше. Рост, цвет волос, цвет глаз, вес — ничего не совпадало. Ни цвет одежды, ни какие-то другие признаки не давали мне зацепки о том, почему именно они? Все девушки были из разных семей, из разных районов и характеризовались как законопослушные и всецело положительные.