В.Федоров А.Зайцев - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

–Дэн, сучий хвост, стой, гад.– Это кричал тот Отец, у которого впереди были еще Рыжая, Марс, Плутон и Цватпа.

Старший Отец бросился наутек, он старался как можно дальше уйти от себя самого. Это не частый случай, когда просто быстрыми движениями ног можно уйти от себя самого и от проблем, что всегда носишь с собой.

Вроде оторвался, подумал Отец и присел. Он пробежал какое-то болотце, в котором вывозился по уши. В ногах спуталась осенняя осока, которая невыносимо изрезала голени. Нужно еще немного подождать. Скоро все закончится. Останавливать самого себя это было бы глупо. Что стали делать два Отца в одном времени? Это был бы непостижимый темпоральный парадокс. Пусть едет все как идет. Маленького Отца сейчас заберут. Теперь ясно, что страшного с ним ничего не случится, он будет год скитаться по галактике, а потом вернется домой. Пусть так и будет. А теперь, наверное, пришло время возвращаться к Лелику. Окоченевшие ноги мешали идти, они не слушались и путались в холодной мокрой осенней траве. Отец шел и матерился на чем стоит свет. Солнце уже взошло в зенит, а облегчение не пришло. Стало лишь немногим теплее, чем было до этого. Сегодня не мой день, подумал Отец. Брат все-таки пропал. Шлюп исчез, меня трахнуло головой о камень, я продрог, как собака бешеная. Встретил себя самого, кто знает, во что это еще выльется. Все оборудование и еда пропали вместе со шлюпом. Я без денег, голодный и холодный в лесу вдали от дома.

Так он шел и матерился, потирал озябшие руки и бока. И тут Отец вышел на поляну, на которой стоял младший Отец, он смотрел на второго измученного Отца очень подозрительно. Сначала он осмотрел грязные волосы, спутавшиеся в черные сосульки, затем окинул взглядом рубашку, грязную и местами уже порванную, на короткие шорты, в которых только в жару от солнца прятаться, а не осенью греться, опустил глаза на ноги, в которых путалась осенняя листва и осока. Старший Отец растерялся и тоже осматривал себя. В такой близости он себя еще ни разу не видел. Младший уже собрался что-то сказать, как исчез. Он исчез так же, как вчера исчез его шлюп, беззвучно, без грохота и пыли, просто хлоп– и его не стало. Отца снова швырнуло на землю беззвучной воздушной волной, стремящейся заполнить образовавшуюся пустоту.

На радость Отца, здесь не оказалось камня, чтобы можно было со всей мочи удариться об него головой. Он растянулся на мокрой траве, рядом с тем местом, где только что стоял младший Отец, который сейчас уже где-то в далеком будущем.

–Скатертью дорога,– сказал Отец, поднимаясь на ноги.– Будь аккуратней. И держись подальше от всего рыжего.

Теперь точно Отец, из всех известных ему Отцов, остался один в этом тихом Кичигинском бору. Теперь уже можно ни от кого не скрываться. Он, теперь, не устроит темпоральных кризисов, которые придется разбирать потомкам. Он не сделает ничего предосудительного. У него нет запрещенных в этой реальности вещей. У него вообще нет ничего, кроме циновки, да рубашки с шортами из грубой ткани. У него нет шлюпа и компьютера, наличие которых пришлось бы долго объяснять многим, и даже врать. У него нет документов и еды. Единственное, что осталось у уставшего странника, это шишка, которую он набил о камень, да Лелик, который остался там, у дороги, у места аварии. Сейчас Отец спокойно выйдет из леса, сядет в машину к Лелику, закурит сигарету, он не курил уже больше года, и отправится в общагу, где его ждет Басмач, Гурик и еда.

Отец заплутал. Он снова потерялся. Он оглядел лес, стройные стволы черных холодных сосен и содрогнулся. Это надо же, потеряться в одном и том же месте дважды, в один день, с промежутком в один год. Отец, вконец расстроенный и озябший, полез на дерево. Сегодня точно не мой день, думал он, раздирая в кровь босые холодные ноги. Взобравшись достаточно высоко, Отец огляделся. Где-то вдали блеснуло стекло машины, летящей по дороге. Стали слышны звуки моторов, которые лесная чаща скрадывала внизу. Определившись с направлением, Отец стал следовать ему. Он пошел на свет, туда, где блестели лобовые стекла проносящихся мимо автомобилей. Отец обходил колючие кусты шиповника и заросли папоротника, он проходил мимо лап сосен, которые, будто назло, загораживали ему путь. Наконец он узнал кучу хвороста, которая еще недавно было надежным укрытием для израненного космического спасательного шлюпа. Вот уже и видна дорога, и злополучная сосна, около которой завершился бег старого серенького Форда брата. Отец тяжелой поступью вышел из леса и направился к группе людей, обступивших место аварии и громко обсуждавших случившееся. Некоторые брезгливо бросали липкие взгляды на Отца и отворачивались от него, будто от прокаженного. Отец слишком был загнан, чтобы обсудить с этими слизняками, не нюхавшими космических просторов, как следует обращаться со звездным странником и путешественником во времени.

–Стой гад, да что же в самом деле такое?– Закричал Отец.– Что сегодня за день такой? Лелик, твою мать. Стой гад.

Но было слишком поздно. Лелик, усадив двух каких-то парней на заднее сиденье, сел за руль, закрыл все двери и тронулся. Отец был слишком далеко, да и находился с подветренной стороны, чтобы Лелик услышал его. Видимо взял попутчиков, подумал Отец, вот сволочь. Как же так получается? Он же должен был меня дождаться. Вот бы я кого-нибудь привез в лес, а потом махнул рукой и уехал, мол, сами как-нибудь доберутся… Ну, Лелик, ну зараза такая. Вот приеду, устрою тебе трепку. Сегодня однозначно не мой день, ругался Отец. Прохожие неодобрительно посматривали на него. Они думали: какой молодой, в общем, не страшный, а уже бомж.

Отец подошел к толпе любопытствующих в надежде найти себе попутчика. Но толпа безмолвно расступилась, давая проход грязному и неопрятному скитальцу. Единственное, что его отличало от настоящего бомжа– запах. От Отца по-прежнему пахло молодой хвоей, которая росла на Цватпе в изобилии, запахом леса, который он приобрел только что, да молодостью, которая когда-нибудь пройдет.

Отец решился на последний шаг, если не поможет и он, тогда придется выть волком и пешком идти в сторону большого города, куда направлялся сейчас Лелик. Он пошел по солнечной стороне дороги к ручью, что тек под мостом. Из этой ситуации есть только такой выход: вымыться, выкупаться, в противном случае его, в качестве попутчика, не возьмет даже несвежий тракторист. Он зашел за мост, скинул с себя одежду, утопил ее камнем в неглубокой речушке, сам, морщась и фыркая, залез в быстрый поток. Вода была прозрачная, как детская душа, и чистая. Была бы еще она такая же теплая, было бы много приятнее соскабливать с себя грязь и липкую сосновую смолу. Отец покрылся мелкими мурашками, немедленно принял синеватый покойницкий оттенок, однако продолжал тереть себя и намазываться речным песком, чтобы грязь лучше отходила. Затем он вымыл голову настолько хорошо, насколько можно ее было вымыть без щелочи в холодной воде. А после принялся за одежду.