Майк Гелприн - Богатыри не мы. Устареллы

– Это пройдет, хорошая моя, пройдет. Много ли у вас с Ильей было радости в последние пару лет? Почему тебе сейчас больно – оттого, что он отнял свою любовь, или потому, что теперь надо менять жизнь, открываться новым возможностям, а ты этого боишься и не хочешь?

И, говоря так, придумывая эту юную девочку, которую она бы любила горячо и безусловно, она вдруг поняла, что у девочки – ее собственное лицо, что разговаривает она с собою и что эту любовь сама и чувствует, впервые в жизни, чуть-чуть.

Келли дошла до туалета, пустила в раковину горячую воду и долго плескала себе в лицо. Подняв голову, она встретилась в зеркале со взглядом женщины рядом – немолодой, коротко стриженной.

– Пуркуа плёр? – спросила она, склоняя голову набок.

Французского Келли не знала совсем, хоть и учила его в школе, но мать ей всегда говорила – башка у тебя жестяная, ничего запомнить не можешь, идиотка. Так оно и вышло, по крайней мере с языками. Илья её пытался чуть-чуть русскому научить, особенно в первые, счастливые пару лет. Она помнила только «спокойной ночи», «люблю», «жопа» и «будь здорова», когда чихнешь.

Француженка продолжала спрашивать, звучала по-птичьему:

– Чик-чирик-чирик-бойфренд?

Келли кивнула – да, бойфренд.

– Вэнкер! – прошипела француженка нехорошее английское слово.

Келли снова кивнула: угу, еще какой вэнкер.

– Ты больно?

Келли прикрыла глаза рукой. Она не хотела обсуждать, как ей больно, она хотела, чтобы женщина ушла, оставила ее в покое, закрыться в кабинке, поплакать еще, достать запасное лезвие канцелярского ножа из сумки…

Француженка отвела ее руки от лица.

– Лес муа, – сказала она и открыла свою косметичку. – Ун тель жоли филь.

Было очень странно, но приятно – женщина прошлась по ее лицу пуховкой, потом кисточкой что-то растушевала на веках, на скулах…

Келли благодарно улыбнулась.

– Вуаля! – сказала француженка. – Увре.

Келли открыла глаза и ахнула – она оказалась красивой, с нежным лицом, осунувшимся от страдания, большими глазами, полными губами.

– Мерси, – прошептала она. – Мерси боку.

– Нет плачь, – сказала женщина и поправила Келли волосы. – Ла ви е лон.

И ушла. Келли кивала, понимая. Да, жизнь длинная.

Боль себе причинять больше не хотелось, потребность отступила.

Она пошла туда, где все случилось, – на площадку с птеродактилем в тропическом биоме.

– Через полчаса закрываемся, – сказал сотрудник у входа.

Келли взглянула на телефон – действительно, в режиме исчезающего времени для нее прошел весь день, было уже почти семь вечера. Восемь неотвеченных звонков и сообщений от Ильи.

– Мне хватит получаса, – сказала она.

Она погуляла по биому, понюхала специи, посмотрела, как растут бананы. Вспомнила, как предвкушала эту поездку в «Эдем», мечтала все здесь увидеть, напитаться красотой и организованной мощью природы. Что ж, у нее было полчаса. Иногда этого достаточно.

Свет уже начинал меркнуть, растения принимали конец дня. Запах и ритм джунглей изменились, напряжение ослабло. Келли, кажется, осталась в биоме единственным посетителем.

Она вышла к восковой статуе очень красивого юноши – энкантадо. Соломенная шляпа лежала у его ног, голова была чуть склонена, в коротких темных волосах виднелось дыхательное отверстие, как у дельфинов. Келли медленно нагнулась, подняла шляпу, нахлобучила ее на голову манекену. И замычала от ужаса, когда холодные гладкие пальцы сжали ее запястья.

– Благодарю, – сказал энкантадо. – Ты очень добра.

Келли шагнула назад, колени подогнулись, она села прямо на гравий, больно задев порезанную руку. Энкантадо сошел с подставки и сел рядом с нею, поддернув хорошо сшитые брюки и скрестив ноги.

– Не бойся, – сказал он.

– Я не боюсь, – к своему удивлению, сказала Келли. – Ты не выглядишь опасным.

– Опасности бывают разными. Есть то, что опасно для тела, есть – для ума, а бывает, что и для сердца. Я опасен для сердца, очень опасен. Так уж я устроен.

– Мое сердце разбито в мелкую крошку, – усмехнулась Келли. – Ему уже хуже не будет.

– Я могу склеить, – прошептал энкантадо, и Келли отчего-то стало очень жарко. – Ты – особенная. И тебя сегодня коснулась Матерь вод, Великая Змея, Йара древнего народа.

– Йара? – удивилась Келли. – Она же просто девчонка из Саутгемптона.

– Она – та, кем родилась, то, что она есть. – Энкантадо пожал плечами. – Йара – Пробудительница, открывающая свою силу. Сегодня полнолуние. Я могу говорить с тобой.

– Только в полнолуние? – уточнила Келли.

Он кивнул, блестя прозрачными глазами.

– Если я стану твоим, то буду приходить к тебе на одну ночь каждую полную луну. У нас будет несколько часов для смеха, веселья и радости. Я буду любить тебя так, что воспоминаний тебе хватит до следующего полнолуния.

– А что ты получишь взамен? – подозрительно спросила Келли.

– Твое тепло, – сказал он и поднял ее лицо за подбородок. – Твой смех, твои стоны, твою любовь. Я не могу позвать тебя в наш мир – для тех, в ком нет крови тупи, барьер непроницаем. Но я буду приходить к тебе, когда ты позовешь.

Келли потрогала его жесткую прохладную руку под рубашкой. Энкантадо усмехнулся.

– Это – кукла из воска, – сказал он. – С тобою я приму плоть из воды и соли, как твоя. Возьми. – Он протянул ей маленькую серебряную монету. – Брось ее в любую воду, позови меня, и я выйду к тебе. Из воды.

Келли рассмеялась, представляя, как бросает монету в унитаз и энкантадо, кряхтя и ругаясь по-португальски, начинает вылезать из слива, плечи застревают в сиденье…

Энкантадо склонился к ее лицу и поцеловал в губы. Мир взорвался в голове сверкающим фейерверком, тело растеклось горячей морской волной, потом снова собралось в Келли, двадцатипятилетнюю сотрудницу мэрии, дочь, сестру, садовода-любителя, велосипедистку, посетительницу курсов «Мир похудения» и секретаря общества «Друзья природы Хэмпшира».

Только теперь она была целой, наконец целой, дыра в груди закрылась, ничего не болело.

– Дорогие посетители, – сказал громкоговоритель из-под купола биома. – Наш парк закрывается через десять минут, пожалуйста, пройдите к выходу. Помните – мы всегда ждем вас, мы рады вам в «Эдеме»…

– Позови меня, когда вернешься домой, – сказал энкантадо. – Я хочу провести с тобою эту ночь, пока на Луне нет тени.

Он поднялся, встал на свое место и застыл, жизнь ушла из глаз. Он был потрясающе красив, так, что насмотреться невозможно.

Келли поправила его шляпу, провела пальцем по губам.

– Я подумаю, – сказала она, убрала монетку в карман и побежала к выходу – легко, ритмично, как бегала в детстве.