Кир Булычев - Похищение чародея (сборник)

– Ну и вымахали вы с лета! – сказал Александр Митрофанович. У него какая-то детская доверчивая улыбка. Полкан улыбнулся ему в ответ.

– Он совсем большой стал, – сказал я.

– У меня к вам просьба, мальчики, – сказал Александр Митрофанович, – вы мне поможете?

– Поможем, Полкаш? – спросил я, вскакивая.

Полкан осторожно гавкнул. Он был согласен.

– Ты должен признать, – сказал Александр Митрофанович, – что мы спасли тебя от судьбы, худшей, чем смерть. И сами рисковали при этом жизнью.

Полкан слушал, склонив голову набок, он все понимал.

– И ты, наверное, понял, что, в отличие от столичников, нашей жизнью правят высокие идеалы, – сказал Александр Митрофанович и потянул себя за усы, будто доил.

Мне показалось, что Полкан кивнул. Я прижался щекой к его теплой мохнатой башке.

– Он все понимает, – засмеялся я. – Мы с ним много раз на эту тему говорили.

– Ну и молодцы, – сказал Александр Митрофанович. – Давайте позавтракаем и пошли?

Через час мы были уже у той границы нашей страны, за которой лежит Бывшая Земля.

Это было мрачное, пустынное поле, которое уходило вдаль, к остовам зданий, а то и целым низким зданиям, оставшимся стоять с войны. До зданий было больше километра.

Сначала к ним вела широкая утоптанная дорога. Постепенно дорога сужалась, по сторонам были редкие кустики – даже кустики не хотели жить на этом пустыре. Кое-где по сторонам зияли оплывшие воронки.

– Ты должен помочь друзьям, – сказал Александр Митрофанович.

Полкан улыбнулся.

Александр Митрофанович снял с плеч тяжелый рюкзак – Полкан уже носил такой на тренировках.

– Будет тяжело, – сказал он псу. – Но нести не очень долго. До тех домов, а обратно порожняком.

Я сам привязал рюкзак, чтобы Полкаше было удобнее. Полкан лизнул мне руку, он редко лизал мне руку – считал ниже собственного достоинства. Он очень гордый пес. Я погладил его и сказал:

– Спасибо, что ты согласился нам помочь.

– Давай! – сказал Александр Митрофанович.

Я взял заготовленную заранее палку, чтобы показать Полкану, куда бежать. Александр Митрофанович пошел назад.

Теперь многое зависело от меня, от моего умения точно кидать палку. Но мы с Полканом много раз репетировали, и потому я точно кинул палку – далеко и точно, метров на тридцать.

– Давай, Полкан!

Полкан завилял хвостом, он был рад, что я с ним играю. Он побежал вперед – точно-точно по прямой, по ставшей совсем узкой тропинке, между большими и маленькими воронками.

Я смотрел ему вслед и в последний момент кинулся на землю.

Взрыв получился мощный, потому что, когда сработала мина, от детонации взорвалась взрывчатка в рюкзаке на спине моего любимого пса. Вокруг взорвалось еще несколько мин. Это было большое достижение.

Так мне и сказал Александр Митрофанович, подошедший ко мне, чтобы поздравить меня с успехом на пути к достижению высоких идеалов человечества. Я не слышал, у меня кровь шла из ушей, и он просто пожал мне руку, как товарищу.

Потом он вызвал милицию, и они прошли до места гибели моего Полкана и оградили новую часть дороги ветками.

Теперь до складов оружия, которые возвышаются за минным полем, стало еще на пятьдесят метров ближе. И в этом заслуга моего дорогого товарища. Ведь дьявольские мины, которые ставили в ту войну, реагируют только на тепло живого тела. И мы уже несколько лет как придумали употреблять для этого собак. Собака не только лучший друг человека, но она еще может взять на спину груз взрывчатки. И во много раз увеличивает площадь расчистки от мин. А в отличие от других животных собака бежит за палкой, куда ее попросят.

Когда я возвращался домой, мне было грустно. Мне будет не хватать Полкана. Но как я был горд за моего пса, который был обречен стать пищей для жестокого обожравшегося столичника, но погиб за высокие идеалы борьбы прогрессивного человечества!

Я брел к дому и думал о том замечательном дне, до которого я обязательно доживу. В тот день мы войдем в склады оружия, в склады, где хранятся танки, снаряды и даже ракеты. И с помощью этого оружия наведем порядок и справедливость на всей Земле. Чтобы никогда не погибали больше такие чудесные девчонки, как Светка Геворкян, и не приходилось идти на мины нашим чудесным четвероногим друзьям. Я смахнул невольную слезу…

Дома меня ждал подарок – корзинка с щенками от Дамочки.

Щенки тянули ко мне милые мордочки, они были так уморительны.

И я начал с ними играть.

Он коротко позвонил в дверь, словно надеялся, что его не услышат и не откроют. Я открыл. Его лицо было мне знакомо. Раза два я оказывался с ним в лифте, но не знал, на каком этаже ему выходить, и оттого чувствовал себя неловко, смотрел в стенку, делал вид, что задумался, чтобы он первым нажал кнопку или первым спросил: «Вам на какой этаж?»

— Извините, ради бога, — сказал он. — Вы смотрите телевизор?

— Сейчас включу, — ответил я. — А что там?

— Ни в коем случае! Простите. Я пошел. Я только в случае, если вы смотрите, потому что у меня сломался телевизор, а я решил…

— Да заходите же, — настаивал я. — Все равно сейчас включу. Делать нечего.

Мне пришлось взять его за локоть, почти затянуть в прихожую. Он поглядел на тапочки, стоявшие в ряд под вешалкой, и спросил:

— Ботинки снимать?

— Не надо, — сказал я.

Я был рад, что он пришел. Принадлежа к бунтующим рабам телевизора, я могу заставить себя его не включать. Даже два-три дня не включать. Но если я сдался, включил, то он будет работать до последних тактов прощальной мелодии, до слов диктора «спокойной ночи», до того, как исчезнет изображение ночной Москвы и сухо зашуршит пустой экран. В тот вечер я боролся с собой, полагая, что чтение — более продуктивный способ убить время. Я был доволен собой, но рука тянулась к выключателю, как к сигарете. Я обогнал гостя и включил телевизор.

— Садитесь, — сказал я. — Кто играет?

— Играют в баскетбол, — тихо ответил гость. — На кубок европейских чемпионов. Я вам действительно не мешаю?

— Никого нет дома. Поставить кофе?

— Что вы! Ни в коем случае.

Он осторожно уселся на край кресла, и только тут я заметил, что он все-таки успел снять ботинки и остаться в носках, но не стал ничего ему говорить, чтобы не ввергнуть его в еще большее смущение. Гость был мне приятен. Хотя бы потому, что он мал ростом, хрупок и печален. Я симпатизирую маленьким людям, потому что сам невысок и всегда трачу много сил на то, чтобы никто не подумал, есть ли у меня комплекс по этой части. Он есть. Иногда мой комплекс заставляет меня казаться себе таксой среди догов и искать нору, чтобы спрятаться. Иногда принимает форму наполеоновских мечтаний и тайного желания укоротить некоторых из людей, глядящих на меня сверху вниз, по крайней мере на голову. Но я никого еще не укоротил на голову, хотя не могу избавиться от некоторой, надеюсь, неизвестной окружающим, антипатии к родной сестре, которая выше меня и с которой я не люблю ходить по улицам. А вот тех, кто ниже меня ростом, я люблю. Я им многое прощаю.