Терри Пратчетт - Стража! Стража! (сборник)

Пустые глаза таращились в стену. Никто не услышал ответного крика, что вырвался из мертвого черепа, ибо не было губ, с которых он мог сорваться, не было разума, который мог его породить, и тем не менее унесся в ночь отчаянный вопль:

ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ, НЕ УБИЙ! НЕ УМРИ!

Сэмюелю Ваймсу снились улики.

К уликам у него было язвительное отношение. Он инстинктивно не доверял им. Они все время мешались и препятствовали расследованию.

А еще он не доверял людям, которые, бросив на прохожего один-единственный взгляд, самоуверенно заявляли своему помощнику: «Увы, дражайший сэр, не могу сказать ничего особенного, кроме того, что этот человек — левша-каменщик, несколько лет плавал на торговых судах и недавно у него начались трудные времена». После чего следовали запутанные измышления о мозолях, манере держаться и состоянии ботинок, в то время как на самом деле все могло истолковываться совершенно иначе. К примеру, тот человек мог надеть одежду поплоше, потому как в настоящий момент у себя дома строил собственными руками (чем очень гордится) кирпичную площадку для барбекю, а татуировку получил однажды в молодости, когда был пьяный и семнадцатилетний [62] Зачастую эти слова являются синонимами. . И укачивало его разве что на мокром тротуаре. Сами посудите, какое высокомерие! Какое оскорбление для богатого и разнообразного человеческого опыта!

Так же дела обстояли и с более весомыми свидетельствами. Отпечатки ног на клумбе В РЕАЛЬНОМ МИРЕ мог оставить самый обычный мойщик окон. А жуткий крик в ночи мог испустить человек, поднявшийся темной ночью с постели и наступивший на валявшуюся рядом щетку для волос.

Реальный мир слишком реален, чтобы снисходить до тонких намеков. В нем происходит слишком много событий. Исключив все невозможное, до истины, какой бы невероятной она ни была, ты не доберешься. Действовать нужно несколько иначе, а именно: по очереди исключать все возможное. Терпеливо задаешь вопросы и внимательно все изучаешь. Ходишь и беседуешь со всеми подряд — и где-то в глубине души надеешься, что у преступника не выдержат нервы, и он сам себя выдаст.

Все события дня смешались во сне Ваймса. Големы бродили грустными тенями. Отец Трубчек помахал ему рукой, а потом его голова взорвалась, окатив Ваймса душем из слов. Господин Хопкинсон с куском гномьего хлеба во рту мертвым лежал возле своей печи. А големы в тишине проходили мимо. Там же присутствовал приволакивающий ногу Дорфл, голова которого была раскрыта, и слова клубились вокруг нее пчелиным роем. А в центре композиции танцевал Мышьяк, маленький, шипастый, зеленый человечек, — он хихикал и нес всякую чушь.

В какой-то момент Ваймсу показалось, будто один из големов закричал.

После этого сон начал потихоньку таять. Големы. Печь. Слова. Священник. Големы, грохоча ногами, маршировали, отчего весь сон начал ходить ходуном…

Ваймс открыл глаза.

Лежащая рядом с ним госпожа Сибилла изрекла презрительное «всфгл» и перевернулась на другой бок.

Кто-то колотил в дверь. Все еще сонный, с мутной головой, Ваймс приподнялся на локтях и спросил куда-то в пустое ночное пространство:

— Кого еще несет в это время ночи?

— Дзынь-дзынь-подзынь! — отозвался веселый голосок с той стороны, где Ваймс оставил свою одежду.

— О нет, только не это…

— Пять часов двадцать девять минут и тридцать одна секунда, утро. Пенни доллар бережет. Тебе напомнить твое расписание на сегодня? А ты, пока я буду говорить, можешь заполнить регистрационную карточку.

— Что? Кого? Да что ты такое несешь?!

Стук продолжался.

Ваймс выпал из кровати и начал искать спички. Наконец он зажег свечу и наполовину сбежал, наполовину скатился по длинной лестнице вниз, в холл.

В дверь колотил констебль Посети.

— Лорд Витинари, сэр! Ему стало хуже!

— За Джимми Пончиком уже послали?

— Так точно, сэр!

В это время суток туман отчаянно боролся с рассветом, отчего весь мир выглядел так, как будто его засунули внутрь теннисного шарика.

— Сэр, я заглянул к нему, когда заступил на дежурство, и обнаружил его лежащим без чувств!

— А вдруг он просто спал?

— На полу, сэр? Одетым?

К тому времени, когда Ваймс, запыхавшись и морщась от боли в коленях, добежал до дворца, пара стражников уже уложили патриция в постель. «О боги, — размышлял он, поднимаясь по лестнице, — как это не похоже на старую службу обычным патрульным… Тогда ты не думал ни секунды — просто бежал через весь город. Надо — значит, надо, ты бежишь, преступники бегут…»

«И кстати, ни один из этих паскудников ни разу меня не догнал», — добавил он про себя с некой смесью гордости и стыда.

Патриций еще дышал, но лицо у него было восковым, и выглядел он так, словно стоял одной ногой в гробу.

Ваймс оглядел комнату. В воздухе висел знакомый туман.

— Кто открыл окно? — спросил он.

— Я, сэр, — тут же ответил Посети. — Сразу, как только обнаружил патриция. Мне показалось, свежий воздух ему не помешает…

— Воздух будет куда свежее, если никто не будет ОТКРЫВАТЬ окно, — сказал Ваймс. — Ладно, итак, я хочу, чтобы все, абсолютно все, кто был во дворце этой ночью, собрались внизу, в холле, через две минуты. И кто-нибудь, пошлите за капралом Задранцем. А также поставьте в известность капитана Моркоу.

«Я напуган и растерян, — подумал он. — Правило номер один: передай это чувство остальным».

Ваймс обошел комнату. Нетрудно было догадаться, что Витинари встал и пересел за письменный стол, где, очевидно, какое-то время работал. Свеча сгорела. А чернильница, наверное, перевернулась, когда он сполз со стула.

Ваймс окунул палец в чернила и понюхал. Потом потянулся к писчему перу рядом, задумался, вытащил кинжал и очень осторожно поднял перо. Маленьких, но острых колючек на нем не обнаружилось, но Ваймс все так же осторожно опустил его на место — пусть Задранец потом обследует на предмет неведомых ядов.

Затем Ваймс обратил внимание на бумаги, над которыми работал Витинари. Все листы оказались чистыми, кроме одного.

И, к его огромному удивлению, лист этот содержал не какие-нибудь деловые записи, но аккуратный рисунок. Там была изображена шагающая фигура, состоящая, в свою очередь, из тысяч мелких фигурок. Результат походил на плетеное чучело, сотворенное одним из диких племен, что жили неподалеку от Пупа. Эти племена собирались каждый год, чтобы отпраздновать еще один великий оборот, совершенный Природой, и их почтение к жизни выражалось в плетении огромной фигуры из прутьев с последующим ее сожжением.

На голову рисованного человека была надета корона.

Отодвинув рисунок в сторону, Ваймс продолжил изучение стола. Осторожно погладил ладонью поверхность: нет ли подозрительных заноз. Присел на корточки и изучил нижнюю поверхность стола.