Терри Дэвид Джон Пратчетт - Творцы заклинаний (сборник)

– Шутки, дядюшка. И конечно, сплетни. Вполуха люди готовы слушать любые небылицы. Ведьм уважают, это верно. Но их никогда особенно не любили.

«В пятницу после полудня… – думал тем временем Шут. – Надо будет нарвать цветов. Что еще? Откопать в сундуке мой лучший наряд. Да-да, с серебряными бубенцами. О боги!»

– Нас это радует, Шут. Если и впредь все будет складываться столь же благополучно, тебе будет дарован титул графа.

Шутка номер триста два, и Шут, в силу своей основной специальности, просто не мог упустить возможность пустить ее в ход.

– Ей-ей, дядюшка, – устало выговорил он, пытаясь не обращать внимания на болезненную мину, которую состроил герцог. – Ежели хочешь произвести Шута в графья, не откладывай это в долгий ящик, иначе Шут превратится в настоящего графомана, а Шуты-графоманы…

– Ну-ну, довольно, довольно, – нетерпеливо буркнул герцог.

Впрочем, состояние его день ото дня улучшалось. Этим вечером к столу впервые была подана непересоленная каша, а замок вдруг исполнился какой-то особо чарующей пустотой – во всяком случае, над ухом больше не бормотали всякие призрачные голоса.

Герцог опустился на трон. Впервые трон показался ему мягким и уютным.

Рядом с герцогом, уперев в ладонь челюсть и не сводя с Шута пристального взгляда, восседала герцогиня. Поведение леди Флем вызывало у Шута некоторую озабоченность. Похоже, ему удалось нащупать нужный ритм взаимоотношений с герцогом – хитрость состояла в том, чтобы не оступиться, когда маятник безумия снова увлечет герцога в кромешные бездны безысходности, – однако герцогиня не на шутку тревожила его.

– Выходит, слово и впрямь вещь могущественная, – промолвила она.

– Именно так, госпожа.

– И ты порядком поднаторел в этой науке.

Шут кивнул. Именно благодаря слову он прошел огонь и воду Гильдии. Ведьмы и волшебники полагали, что слова всего лишь инструменты для достижения заданной цели, тогда как сам Шут считал, что слова – это уже сами по себе вещи.

– Слово способно изменить мир, – сказал он.

В ее взгляде мелькнула хитрая искорка.

– Ты уже говорил это нам. Но я остаюсь при своем мнении. Мир меняют сильные люди. Сильные люди и их поступки. Слова же подобны марципану, которым посыпают пирожные. Неудивительно, что ты убежден в могуществе слов. Ты слаб, и слово твое единственное оружие.

– По-моему, ваша светлость ошибается.

Пухлые пальцы герцогини отбили злую дробь по подлокотнику трона.

– А вот это суждение мог бы держать при себе.

– Я слышал, будто герцог намерен пустить лес на дрова, – резко сменил тему Шут. – Так ли это?

– Деревья обсуждают меня, – пробормотал герцог Флем. – Когда я еду по лесу, то слышу, как они перешептываются. Сеют обо мне грязную ложь!

Шут поймал быстрый взгляд герцогини.

– Однако, – продолжал Шут, – этот план встречен яростным отпором.

– Со стороны кого?

– Народ возмущается.

Герцогиня вспыхнула.

– Вздор! – взревела она. – Какое это имеет значение? Мы – властители этой страны. И народ будет исполнять то, что ему велят, а ослушники – безжалостно истребляться.

Шут подпрыгнул, выкинул коленце и рьяно замахал руками, призывая герцогиню смягчиться.

– Но, сокровище мое, так можно остаться без подданных, – проговорил герцог.

– Совершенно необязательно, совершенно необязательно! – запричитал Шут. – Вам никого не нужно истреблять! Ведь на самом деле вы осуществляете… – с минуту он собирался с духом, беззвучно шевеля губами, – долгосрочную, широкомасштабную программу поднятия сельскохозяйственной индустрии, обеспечения занятости в деревообрабатывающем секторе, высвобождения новых площадей под потенциальные инвестиции, а заодно искоренения рассадника криминогенной среды.

На сей раз всполошился сам герцог:

– И как же я всего этого добьюсь?

– Просто-напросто пустишь лес на дрова!

– Да ведь ты только что сказал нам…

– Помолчи, Флем! – прервала его герцогиня, пронзая Шута долгим взором. – А если мы захотим пустить на дрова дома неугодных нам людей?

– Назовите это градостроительной расчисткой, – не моргнув глазом ответил Шут.

– А если приказать их сжечь?

– Градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии.

– А если землю, на которой они стояли, еще и солью посыпать?

– Ей-ей… Это, наверное, будет градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии наряду с мероприятиями оздоровления окружающей среды. Уместно было бы посадить при этом несколько саженцев.

– К черту саженцы! – рявкнул Флем.

– Хорошо, хорошо. Все равно они не приживутся. Главное – что вы их посадите.

– Но мне еще хотелось бы поднять налоги, – продолжала герцогиня.

– Ей-ей, дяденька…

– Какой еще «дяденька»?!

– Тетенька? – поправился Шут.

– И не тетенька!

– Ну… ей-ей… вам необходимо заручиться средствами для финансирования ваших широкомасштабных мероприятий.

– Ей… еще раз, – потребовал очнувшийся герцог.

– Он хочет сказать, что для того, чтобы пустить лес на дрова, нужны деньги, – пояснила герцогиня.

Теперь она глядела на Шута с улыбкой. Впервые она удостоила его взгляда, отличного от того, каким смотрят на мелкого, проказистого и в придачу покалеченного таракана. Да, в ее взгляде по-прежнему содержался тараканий образ, однако он уже нес печать изменившегося отношения – хороший, умненький тараканчик, ловко прыгаешь.

– Забавно, – прогнусавила она. – Но ответь, способны ли твои слова влиять на прошлое?

Шут недолго обдумывал ответ.

– Думаю, здесь дело обстоит еще проще. Ведь прошлое нужно вспоминать, а память состоит из слов. Кто точно расскажет нам, как поступал тот или иной король, живший за тысячелетие до нас? Остались лишь воспоминания да слова. И разумеется, пьесы.

– Да-да-да! – воскликнул Флем. – Я однажды видел пьесу. Целая орава чудаков в колготках битый час горланила и размахивала мечами. Но людям нравилось.

– Хочешь сказать, что история – это всего-навсего набор рассказов? – уточнила герцогиня.

Взор Шута, скользнув по стенам тронной залы, остановился на портрете Грюнберри Доброго (906–967).

– Вот скажи, ваша светлость, существовал ли этот человек? Кто теперь может утверждать это? И чем именно он прославился? Но до скончания веков он останется Грюнберри Добрым, и наши потомки будут чтить его.

Глаза герцога лихорадочно заблестели. Он передвинулся на краешек трона.

– Я тоже хочу прославить себя! Сейчас и до скончания веков! Хочу, чтобы меня любили современники. И чтобы с благоговением вспоминали потомки.

– Для начала допустим, – произнесла герцогиня, – что не все исторические сведения одинаково достоверны. Ведь есть хроники, смысл и содержание которых… несколько туманны.