Устименко Татьяна - Звезда моей души

Морда чудовища приблизилась к моему лицу, и меня овеяло горячее влажное дыхание, несущее с собой не очень-то приятный запах псины. Я лишь успела невольно сжаться в комок, мысленно напрягая воображение и представляя зрелищную сцену своей неминуемой гибели, должной произойти в сих острых зубах, как вдруг моей щеки коснулось что-то мягкое, мокрое и теплое. Я шокированно вскрикнула, вытаращила глаза, и… меня тут же ласково лизнули повторно, на сей раз попав точно в травмированный нос… Моему распухшему носу сразу полегчало.

И как же он сумел пробраться через закрытые двери? Я изумленно рассматривала огромного белого пса. «Каким образом попал он внутрь Купола?» — гадала я.

Собаченция смотрела на меня донельзя умильным и абсолютно беззлобным взглядом, жалобно поскуливая, — на ее шее я обнаружила глубокую, переходящую на грудь резаную рану, явно нанесенную каким-то грозным оружием. Рана сильно кровоточила, что, очевидно, причиняло псу сильную боль и быстро высасывало последние силы из его мускулистого пушистого тела. Собака безвольно опустилась на пол, ее глаза затянула тонкая пленка третьего века, наглядно демонстрируя — смерть подкралась совсем близко и не собирается щадить свою жертву.

Мохнатый хвост пса безостановочно мел пол, доказывая миролюбивость его намерений, не подразумевающих никакой агрессии. Я бросила безрезультатно трудиться над люком и попыталась ладонью зажать рану своего нового знакомца, но все оказалось напрасным: мои усилия ни к чему не привели, а капли крови обильно стекали между моими пальцами и окрашивали пол Купола в ярко-алый цвет. Пес жалобно поскуливал, издавая умоляющие звуки, больше похожие на плач ребенка, и явно понимая — вместе с кровью из него вытекает сама жизнь, торопящаяся покинуть бренное тело.

Не знаю, как и почему он получил свою рану, но я не хотела смиряться со столь несправедливой смертью, бездеятельно наблюдая за гибелью молодого, красивого животного. Я вытащила из кармана своего камзола флакончик с остатками волшебной жидкости, принадлежащий ранее Джайлзу, и на мгновение задумалась. Чародейское снадобье смогло уменьшить мою одежду и начисто уничтожило мешок с вещами, но вот окажет ли оно столь же впечатляющее воздействие на живую плоть?

Впрочем, у нас не оставалось иного выбора, ибо пес умирал… Я взглядом испросила его согласия и, получив в ответ еще одно ласковое прикосновение шершавого языка, скороговоркой пробормотала отлично запомнившееся заклинание, а затем аккуратно наклонила флакончик и вылила остатки заполняющей его жидкости прямо в центр раны… Раздалось громкое шипение, пес вздрогнул всем телом, а его шея окуталась облачком белесого дыма, от которого у меня безудержно защипало глаза. Я вытерла свои слезящиеся веки и, о счастье, обнаружила, что рана исчезла, а на ее месте появился большой выпуклый шрам, еще совсем свежий, синевато-багровый. Волшебная жидкость помогла!

Пес облегченно вздохнул и положил на мое колено свою умную тяжелую морду, испачканную потеками голодной слюны.

— Бедняга, да ты совсем отощал! — Я без раздумий вынула из кармана свой заветный сухарь и сунула его в собачью пасть, проигнорировав жалобное урчание собственного желудка. — Это, конечно, не абы что, но — чем богаты, тем и рады!

Пес в мгновение ока проглотил угощение и довольно облизнулся, а его морду расколола широкая благодарная ухмылка. Немного пошатываясь от слабости, он поднялся на лапы и принялся неистово скрести щель между двумя мраморными плитами. Его мощные черные когти уподобились десятку остро отточенных лезвий, упорно кромсающих неподатливый камень. Я помогала ему как могла. Потом пес подсунул нос под чуть приподнявшийся край плиты и навалился на нее всем весом своего могучего тела. Я явственно услышала, как заскрипели его сухожилия, пес взвизгнул от натуги, но люк вдруг ответил жалким пораженческим краканьем, сдался и неохотно отвалился вбок, открывая моему исполненному радости взору темный, ведущий вниз провал подземного хода.

Наш путь наружу был свободен! Пес ухватил меня зубами за рукав и уверенно потянул за собой, готовый первым спуститься по крутым, уходящим в неизвестное ступеням. Я немного поколебалась, но все-таки последовала за ним, пребывая в абсолютной уверенности, что с каждым шагом все больше приближаюсь к своему первому настоящему испытанию… Однако перед тем как спуститься, я вытянула палец, испачканный собачьей кровью, и непроизвольно нарисовала на стене крохотную руну, являющуюся начальной в моем имени. Зачем я это сделала? Думаю, ответа на данный вопрос не знали даже сами Неназываемые…

Песок пересыпался с неумолкающим сухим шорохом, беспрестанно скребя по кожаному боку повозки. Этот монотонный звук постепенно сводил Ардена с ума, ввергая в тихое, бессильное бешенство, увы, неспособное вылиться во что-либо более действенное. Юноша лежал на полу просторной, тщательно затемненной кибитки, этого излюбленного средства передвижения всех лайил, совершенно не переносящих открытого дневного света.

Ночью его охранницы выбирались из-под спасительного полога, изготовленного из отлично выдубленной кожи, и, взнуздав двух крепких вороных жеребцов, упоенно скакали по пустыне, оглашая гортанными криками ее безлюдные равнодушные барханы. Высоко запрокинув свои узкие подбородки и жадно дергая заметно выступающими кадыками, твари пили кровь, залитую в небольшие, сшитые из телячьих кишок бурдюки, надежно запечатанные магией, надолго сохраняющей их любимый напиток безупречно свежим и теплым.

Но утром, с восходом Сола, они торопливо укладывались по обе стороны от пленника, по-кошачьи сворачивались в клубок и засыпали глубоким сном, более похожим на затяжной обморок. Обе воительницы-лайил вызывали у Ардена лишь отвращение и неприязнь, хотя он по достоинству оценил хищную форму коротких, слегка изогнутых сабель-кастане, привешенных к поясам тварей. Он также имел возможность понаблюдать за тем, как ловко управляется первая жрица со своим экзотическим клинком, с одного взмаха срубив голову здоровенному, отчаянно мекающему барану. Его завяленным на костре мясом и кормили Ардена на протяжении всего однообразного, ввергающего в ступор путешествия, затянувшегося так надолго, что юноша уже потерял счет дням, прошедшим с момента его пленения.

А дни и правда неотличимо походили друг на друга, размеренно пересыпаясь, словно песок пустыни, ибо все доступное Ардену разнообразие заключалось лишь в том, что иногда ему давали пригоршню янтарно-желтого, сладкого, как мед, винограда или ломоть испеченной на углях лепешки, душистая мякоть которой всегда оказывалась изрядно сдобренной кусочками примешанного к тесту сала и продолговатыми семечками тмина. Немудреными кухонными заботами ведал четвертый участник их небольшого отряда: дюжий смуглокожий парень, обладатель низенького выпуклого лба, уродливо нависающего над маленькими, глубоко посаженными глазками, и сломанного, плебейски приплюснутого носа с вывернутыми наружу ноздрями.