Замуж с осложнениями-2. Сами мы не местные

Я поворачиваюсь к Азамату.

-- Откуда у вас пудинг?

Азамат пару секунд на меня озадаченно смотрит, потом переспрашивает.

-- А это слово для тебя что-то значит?

-- Ну как, -- говорю, -- пирог такой... праздничный...

Они начинают ржать. Азамат трясёт головой, явно умиляясь от чего-то, чего я не понимаю.

-- Кто говорил, что у императора не было чувства юмора! -- хохочет он. Потом наконец снисходит до того, чтобы объяснить мне, в чём дело. -- Этим именем впервые наш последний император назвал своего любимого коня, который тоже был небольшой, толстый и спокойный. Оно с тех пор так и кочует. Но никому в голову не приходило, что у этого слова есть какое-то значение! Так, звучит забавно, и всё тут...

-- Ясно, -- ухмыляюсь я. -- Я тебе испеку как-нибудь. Только это долго, там тесто должно настаиваться две недели или типа того. Зато очень сытно.

Пастухи немедленно преисполняются уважения к даме, которая, о-о-о, понимает толк в кулинарии. Чувствую, Азамат задался целью и правда выдать меня за воплощение этой их воинственной кормящей богини. Дверью шатра я уже хлопала, осталось детей наплодить. Кстати, надо ему сказать, но при пастухах как-то нехорошо, наверное...

Мы обедаем все вместе в шатре. Мне кажется, что день уже прошёл, ведь столько всего произошло, и я так долго ждала -- хотя на самом деле сейчас всего полпятого. Еды у нас по-прежнему вагон и маленькая тележка, а ведь уже пора домой возвращаться.

-- Ну что, Азамат, -- говорю, -- ты признаёшь, что не надо было брать столько вещей?

-- Я признаю, что они тебе не понадобились, -- аккуратно отвечает он. -- Но ведь нам ничем не помешало то, что они были с собой, правда?

Я закатываю глаза.

-- Я тебе что, младенец, мне сменные пелёнки с собой таскать везде? В следующий раз ничего лишнего, а то прям стыдно.

Кажется, это слово действует на него волшебно -- он тут же серьёзно соглашается и больше не спорит. Я начинаю прикидывать, что пойдёт в салон, а что в багажник, и оказываюсь перед неразрешимой проблемой.

-- А как мы возьмём лошадей?

Азамат фыркает чаем.

-- Уж не в багажнике, это точно. Ты что, Лиза, как мы их возьмём? Их отправят на пароме в Долхот, а оттуда монорельсом до нас. Через несколько дней приедут.

-- А... тут есть монорельс? -- удивляюсь я. Как-то у меня плохо укладывается в голове, как муданжцы умудряются сочетать свеженькие земные удобства с первобытнообщинным строем в головах.

-- Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там... надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там уже не вагоны, а почти звездолётик такой ходит, прямо в толще воды. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные... сидишь в вагончике, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула -- они самые старые на всём Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал всё древнее.

У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее всё это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощёлкать цветочки -- маме отправить фотки...

-- Это у вас мать так далеко жила? -- поражается северянин. -- Это ж сколько у вашего отца денег было -- ездить-то из столицы в Худул?

-- Да он нечасто ездил, -- смущается Азамат. -- Но вообще с деньгами у него было слава богам... -- Азамат мнётся, стараясь отойти от скользкой темы. -- А мать, наверное, и до сих пор жива. Она очень рано меня родила, да и если бы умерла, мне бы сказали.

-- А она знает, что ты вернулся? -- спрашиваю тихонько.

Он пожимает плечами.

-- Вряд ли. Кто бы ей сказал?

-- А ты сам?

-- Я не говорил.

Я потерянно моргаю.

-- Ты ей вообще давно последний раз звонил?

Он на меня странно смотрит.

-- Я не уверен, что у неё есть телефон.

До меня начинает постепенно доходить.

-- А ты... в принципе когда с ней общался?

-- До того, как... -- он неопределённо взмахивает рукой в районе лица.

-- А она вообще знает, что ты жив-то? -- похолодев, спрашиваю я.

Он слегка приподнимает брови.

-- Ну, ей сказали, на что я стал похож. Вряд ли ей очень хочется на меня смотреть.

-- Это ты так думаешь или она сама так сказала? -- продолжаю допытываться я. Мы уже давно перешли на всеобщий, так что пастухи только переглядываются и недоумевают, о чём это мы.

-- Я так думаю, -- вздыхает он. -- Ну ты сама посуди, если уж отец...

-- Я совершенно не вижу тут связи. Или ты считаешь, что его кретинизм передаётся половым путём?

Азамат смотрит на меня с убийственной укоризной.

-- Я просто хочу сказать, -- поясняю я, -- что твоя мать ещё имеет шанс оказаться хорошим человеком. Во всяком случае, я бы не стала так категорично её клеймить.

-- Естественно она хороший человек! -- взвивается Азамат. -- Она прекрасный человек, я её очень люблю!

-- Тогда какого ж чёрта ты её игнорируешь? Ты поставь себя на её место -- она узнаёт, что ты ранен, а потом семь лет ни слуху, ни духу! Семь долгих муданжских лет! Тебе не стыдно, вообще?

-- Да на какого шакала я ей сдался?!

-- Азамат, она твоя мать ! Даже муданжская мать не может просто так наплевать на своего ребёнка, не выродки же вы все тут, в самом деле!

Он ещё плечами пожимает -- ну в чём тут можно быть неуверенным?!

-- Отец же смог.

-- Так то отец! Он тебя не рожал! А материнский инстинкт никакая внешность не спугнёт!

-- Ну хорошо, -- перебивает меня Азамат повышенным голосом. -- И что ты теперь предлагаешь? Семь лет уже прошли, их не вернуть.

-- Во-первых, выясни её телефон и позвони.

-- И что я ей скажу?

Пастухи поняли, что с ними больше никто разговаривать не собирается и начинают расползаться по своим шатрам.

-- Во-первых, что ты жив и здоров. Во-вторых, спросишь, как она сама, здорова ли, не нужно ли ей чего. А там уж смотря что ответит.

-- Ладно, -- вздыхает он и не двигается с места.

-- Ну и чего ты сидишь? Звони уже!

-- Что, сейчас, что ли?

-- А почему нет?

Он, не сводя с меня оторопелого взгляда, достаёт телефон и несколько расслабляется.

-- Сети нет.

Я состраиваю ехидную улыбочку и протягиваю ему хвост от пистолетика. Не отвертишься, дорогой.

Звонит он брату. Тот долго вообще не может понять, что и зачем от него требуется. Видимо, тоже давненько с матушкой не общался. Наконец Азамат говорит "понятно" и прощается.

-- Она теперь живёт не в Худуле, а в деревеньке на побережье, и связи там практически нет. Арон её номера не знает, но даже если бы знал, всё равно вряд ли удалось бы дозвониться.