Джеймс Блэйлок - Машина лорда Келвина

— Вас не затруднит перестать на меня пялиться? — вопросил Сент-Ив.

— Совсем спятил… — ахнула миссис Лэнгли сквозь прижатые ко рту пальцы.

Он скрипнул зубами.

— Пока еще не спятил, — сказал он. — Поймите вы наконец, я не спятил !

Не успели эти слова сорваться с губ Сент-Ива, как в его сознании забрезжила догадка: а ведь он и в самом деле сошел с ума. Начисто. Впрочем, смиренно принять эту идею, удержать на ней внимание он еще не готов. Он уже переступил черту безумия, но пока лишь уголком глаза ловит его тень. Но вот что он знал со всей непреложностью — так это то, что миссис Лэнгли касалась его вещей, вытирала их тряпкой, расставляла по-своему и следовала за ним самим по пятам со шваброй и веником наготове, как будто он младенец и нуждается в няньке. Он смотрел, как она уходит — горделиво, с поднятой головой… Она не из тех, кто легко прощает. Теперь она вернется к сестре. Ну что ж… На секунду он заколебался: не позвать ли ее назад? — но тут у него опять перехватило горло, стало трудно дышать, и он снова сунул голову в бумажный пакет.

Немного придя в себя, Сент-Ив уселся в кресло и вновь попытался расставить на столе, прямо посреди сотворенного им же хаоса, те четыре фигурки. Руки, однако, безудержно тряслись; он просыпал половину сахара из хрустальной туфельки, дважды опрокинул Шалтая-Болтая. Приложив немало сил, наконец сосредоточился и, заставляя себя дышать ровно, принялся располагать безделушки в надлежащем порядке. Как только удастся вернуть им гармонию, с нею, вне всяких сомнений, на него вновь, как и двумя часами ранее, снизойдет умиротворение. Тогда Сент-Ив придет в норму, восстановит чувство соразмерности… Вот только никак не выходит. Похоже, ему не справиться с задачей.

Сент-Ив опять заставил себя сосредоточиться. В композиции имелся некий изъян, который у него никак не получалось уловить: те же фигурки и стоят на прежнем месте: собачонка тычется мордой в край туфельки, Шалтай-Болтай вожделенно взирает на балерину. Но в этом уже не видно тонкой закономерности, нет былого искусства. Земля повернулась вокруг своей оси, тени легли иначе.

Прежде чем выйти на улицу, Сент-Ив разыскал и надел туфли. Труд — главная опора в жизни. Пусть миссис Лэнгли еще немного поволнуется, а потом он смягчит приговор. Для нее это послужит уроком: не следует обращаться с ним, как с младенцем. А он тем временем сосредоточится на том, что даст конкретный результат. Усилие, самоконтроль — и в течение суток он добьется желаемого. А уж куда занесет его машина, одному богу известно. Возможно, его вообще разорвет на части. Или того не легче: машина окажется бесполезным хламом, а он просто будет сидеть в своей башне за пультом управления и, как малое дитя, громко пыхтеть, изображая паровоз… Сент-Ив встал у окна, стараясь упорядочить мысли. Да, некрасиво вышло с миссис Лэнгли, но вздыхать сейчас не время. И сожалеть тоже. Пришла пора действовать, двигаться вперед.

Руки перестали дрожать. В качестве упражнения Сент-Ив сухо и четко заставил себя назвать металлы в порядке возрастания их удельного веса. Рецепт запеканки тоже неплох, но годится лишь в том случае, когда требуется умственная опора попроще. Ему же сейчас нужна не опора, а оселок: ум следует хорошенько заострить. Утвердившись в этой мысли, он снова перечислил металлы, на сей раз в порядке возрастания температуры плавления, а после прошелся по обоим спискам в обратном направлении: нечто вроде полезного самогипноза.

Где-то на середине речитатива Сент-Ив понял, что с ним творится что-то неладное. Голова закружилась, перед глазами все поплыло. Он инстинктивно вцепился в край стола и вдруг заметил, что его рука теряет плотность и становится студенисто-прозрачной, словно купол медузы. Однажды такое с ним уже случалось — там, на Северной дороге, когда он встретил своего двойника. Все предметы в поле зрения стали искаженными и мутными, словно Сент-Ив находился под водой. Он встал с кресла и буквально пополз к окну. Может, на свежем воздухе ему станет лучше?.. Каждый шаг давался тяжело, словно сам по себе был целым путешествием, а потом ноги и вовсе отказали — и он рухнул на пол, сдавшись на милость судьбы, и лежал под открытым окном, неподвижный, несчастный, преисполненный черных мыслей, пока — неожиданно и без всякого предупреждения — мысли не прервались вовсе…

А затем он очнулся. Голова еще кружилась, но чувствовал он себя гораздо лучше. Поднялся с пола и осмотрел ладонь: не дрожит, тверда и непрозрачна. Сколько времени он провел без сознания? Трудно сказать. Как найти логику в том, что противится всякой логике? Или все идет своим чередом, а он занят напрасными поисками очевидного?..

В порыве внезапной целеустремленности он оправил одежду и вышел в сгущающиеся сумерки.

Треска на блюде давно остыла, и ресторан — он назывался «Воронье гнездо» — почти опустел. Время ланча подходило к концу, и за столиками оставалось лишь несколько самых неторопливых едоков. Сент-Ив сидел в дальнем углу, спиной к окну, и делал вычисления на листке бумаги.

На него опять нахлынули вдруг слабость и легкая дурнота. «Все из-за недостатка сна, — сказал себе Сент-Ив, — и нерегулярного питания». Он решил не уделять внимания досадным симптомам, но ему становилось все хуже. Тело отказывалось повиноваться. Усилием воли Сент-Ив выпрямил ноги и пошевелил ими под столом, но это помогло только на пару минут. Черт! Сейчас только этого не хватало… Очередной приступ, но без борьбы он не сдастся.

Расслышав смех в другом конце зала, Сент-Ив поднял глаза и увидел вдали незнакомца, вперившего в него прямой, беззастенчивый взгляд. Человек поспешно отвернулся, но его спутник продолжал время от времени коситься с плохо скрываемым любопытством. Уязвленный такой беспардонностью, Сент-Ив вызывающе кивнул нахалу и сообразил вдруг, в каком пребывает виде: мятая несвежая одежда, в которой он и работал, и спал; поросшее щетиной лицо… Вилка с кусочком трески выскользнула из пальцев прямо на брюки, и Сент-Ив беспомощно уставился на нее, заранее зная, что поднять не сумеет, — рука слишком слаба.

Еще немного, и он лишится чувств. Проще было бы сползти на пол и спокойно предаться забытью, но сделать это на виду у всех Сент-Ив не мог. Только не в этом состоянии. Опустив веки, он медленно, методично заставил себя проговорить в уме рецепт картофельной запеканки, вспомнил каждый ее ингредиент, вообразил их один за другим, почти обоняя. И почти сразу пришел в себя, словно обрел под ногами твердую почву, ухватился за что-то, прочно связанное с этим миром.

Услыхав тихий оклик, Сент-Ив повернулся к окну за спиной: из-за края рамы высовывалось чье-то лицо. Поначалу явилась мысль, что он видит свое отражение в стекле: те же всклокоченные волосы, та же измятая одежда. Отражение, однако, не было идеальным. За стеклом стоял он сам — как тогда, на Северном тракте: пальто до того измазано грязью, будто «двойник» одолел всю дорогу из самого Лондона, не пропустив ни единой придорожной канавы. Коротко махнув ему рукой, призрак скрылся из глаз, а сам Сент-Ив тут же завалился на бок, соскользнул со стула и провалился в небытие.