Джеймс Блэйлок - Машина лорда Келвина

Очень скоро — в ближайшие дни — комета подойдет к Земле так близко, что несметные толпы жалких простофиль станут свидетелями поистине феерического зрелища. И притянуть с помощью магнитного поля планеты железное ядро небесного тела можно без особого труда. Результатом оказалось бы столкновение, от которого бедная старушка-Земля разлетелась бы вдребезги, на атомы, а вместе с ней — и вся эта орава ротозеев. Что, если найдется человек, способный — именно так расценит это событие тупоумное человечество — сдвинуть Землю с орбиты и толкнуть навстречу приближающейся звезде, положить этот рисковый шар прямиком в лузу, превратить смутные шансы в состоявшийся факт? О, это вывело бы искусство вымогательства на совершенно новый уровень!

Что ж, доктор Игнасио Нарбондо — как раз такой искусный игрок. В силах ли он сотворить подобное? Нарбондо осклабился. Всего две недели тому назад его объявление на сей счет в стенах Королевской Академии вызвало бы у ее членов град саркастических замечаний, но после катастрофического взрыва вулкана Йарстаад им придется придержать языки. Их лица побледнеют и вытянутся. Усмешки застынут, как на посмертных гипсовых масках. Как выразился поэт по этому поводу? «Серьезность — это поза, принимаемая телом, дабы скрыть недостатки ума» [2] Этот афоризм принадлежит французскому писателю и мыслителю Франсуа де Ларошфуко (1613–1680). . Именно так. Серьезной мины хватит на день или два, но потом, в полной мере осознав тщетность всех своих усилий, они будут вынуждены заплатить ему — и заплатить щедро! Нарбондо пришел в прекрасное расположение духа и опять засвистел, однако свист подействовал на Харгривза столь удручающе и привел его в такое неистовство, что Нарбондо предпочел замолчать. Пока работа не выполнена ни к чему доводить несчастного до ручки.

Внезапно мысли его обратились к Лэнгдону Сент-Иву. Этот человек следовал за ним неотступной тенью, от которой Нарбондо никак не удавалось избавиться. В сотый раз Нарбондо пожалел о том, что той дождливой ночью год назад убил в Лондоне его женщину. Это случилось непреднамеренно: он лишь хотел открыть торг, поставив на кон ее жизнь. Увы, отчаяние лишило его рассудка, сделало неукротимым… Нарбондо всегда казалось, что совершенные им ошибки можно пересчитать по пальцам одной руки. Впрочем, когда он их совершал, ошибки всякий раз выходили довольно грубыми. Лучшее, на что он мог теперь уповать, — что Сент-Ив прожил год с горьким выводом: не загони он тогда Нарбондо в тупик, доведя до отчаяния, женщина эта осталась бы жива, и они коротали бы свой век вместе, безмятежно и счастливо выращивая на огороде репу. Размышляя, Нарбондо не сводил пристального взгляда с затылка склоненного над чертежами Харгривза. Будь в этом мире хоть немного справедливости, Сент-Иву оставалось бы винить во всем случившемся только себя самого. А что, он идеально подходит на эту роль — роль мученика-страдальца…

При мыслях о Сент-Иве настроение у Нарбондо опять испортилось. Он нахмурился. Да, он был предельно осторожен, но самый воздух Дувра, казалось, шептал на каждом углу это ненавистное имя: «Сент-Ив». Нарбондо тряхнул головой, избавляясь от наваждения, потянулся за пальто и тихо вышел из комнаты, прихватив чашку чая с собой. Оказавшись на улице, он хмуро улыбнулся сиявшему сквозь исчезающий туман оранжевому утреннему солнцу, швырнул чашку с остатками чая за увитую виноградной лозой каменную стену и зашагал на восток по Арчклифф-роуд, сочиняя в уме письмо в Королевскую Академию.

— Черт бы тебя драл! — тихо, сквозь предусмотрительно прижатые к губам пальцы выругался Кракен и яростно принялся стряхивать с себя чаинки, густо облепившие шею и воротник. Угодившая ему точно в ухо чашка отлетела в сторону и разбилась о камни садовой дорожки. Кракен осторожно поднял голову над кромкой стены и воззрился на удалявшегося по улице Нарбондо, причислив и это новое — пускай неумышленное — оскорбление действием к длинному списку злодеяний, на собственной шкуре испытанных за эти годы по вине горбуна.

Ничего, он еще поквитается с обидчиком. Только одного Кракен никак не мог уразуметь: отчего Сент-Ив не поручит ему хорошенько отколотить этого дьявола Харгривза? Дрянь человек, тут двух мнений быть не может. И хорошо бы при этом пустить в дело одну из собственных машинок Харгривза — скажем, насадить его на какую-нибудь вонючую петарду и поджечь фитиль. Останки нашли бы среди осколков адской машины, созданной им собственноручно, а Билл Кракен тем самым оказал бы миру большую услугу.

Но тогда Нарбондо (и на это особо упирал Сент-Ив) нашел бы себе другого послушного исполнителя. Харгривз — всего лишь пешка в большой игре, а с пешками, как известно, церемониться не принято. Придет время, и Харгривз будет сметен с доски. Сент-Ив не желал преждевременно раскрывать недругу свои карты и к тому же признавал только честную игру и правосудие по закону. В этом вся суть: у него прямо страсть какая-то обуздывать естественные человеческие побуждения. Профессор действует, руководствуясь исключительно законом и доводами логики, не давая воли неуместным эмоциям. Иногда кажется, он и не человек вовсе.

Пригнувшись, Кракен выбрался из-за стены и последовал по пятам за Нарбондо, держась другой стороны улицы. Горбун поднялся на крыльцо книжной лавки. Когда тот вышел и направился к двери почтового отделения, Кракен описал широкий круг и подобрался к зданию с обратной стороны. Проходя темными арками служебного хода, он держал наготове дежурную отговорку на случай неожиданного столкновения с работниками, но, так никого и не встретив, проник в маленькое помещение склада, где и спрятался за удобно составленным штабелем посылок. Сквозь щель он наблюдал за тем, как невероятно толстый человек с вытянутой вперед, как у гуся, тощей шей, тяжело ступая, вошел в помещение, сунул письмо Нарбондо в деревянный ларь, а потом медленно и важно удалился. Кракен схватил корреспонденцию горбуна, сунул за отворот куртки и минуту спустя уже опять вышагивал по залитой солнцем улице, ногтем указательного пальца соскребая восковую печать с конверта. Через десять минут он вошел в парадные двери почтового отделения и, мило улыбаясь толстощекому чиновнику, второй раз за день отправил письмо Нарбондо по указанному на нем адресу.

— Наверняка это блеф, — протянул Джек Оулсби, хмуро косясь в сторону Сент-Ива. Все четверо сидели на складных стульях в городском саду, вполуха внимая унылым мелодиям местного оркестрика. — Какой ему прок ставить в известность «Таймс»? Поднимется большой переполох. Если все затеяно ради шантажа, переполох ни на дюйм не продвинет его к цели.