Ант Скаландис - Мышуйские хроники (сборник)

Каждый день Афанасий Данилович таскал огромными сумками с рынка морковь, редьку, капусту, свеклу и прочие дары колхозных полей. На вопросы любопытных соседей отвечал стандартно: «Консервирую». (Для марта-месяца звучало неплохо). Но что поделать – наука требует жертв! Твердомясов знал это.

А вот чего так и не удалось учителю – это заставить Яшу соблюдать гигиену полости рта. Попыток было много, но зубную пасту – неважно «Мышуйскую пихтовую» или «Блендомед-комплит» – Яша воспринимал исключительно как десерт; ну а когда он проглотил враз двенадцать упаковок «Орбита», – спасибо бумажки выплюнул – Афанасий Данилович понял, что запах изо рта все-таки лучше, чем удаление забитого резиной аппендикса, и махнул рукой.

Потом возникла новая проблема: для торжественного выхода в люди днем требовалась одежда. Ведь учитель Твердомясов слыл человеком высокоморальным и общественную нравственность оскорблять не хотел. Однако Яшиных размеров местная легкая промышленность не выпускала, а шить у портного – это непозволительно дорого. Вот тут и вспомнил учитель о баскетбольном клубе «Мышуйский великан».

Старший тренер Федот Корзинкин, разумеется, заинтересовался парнем и в обмен на штаны и фуфайку взял с учителя обещание познакомить с племянником (а именно так и представил его Твердомясов).

Абсолютное отсутствие спортивных навыков и некоторая природная тупость Яши нисколько не испугали Федота, он остался в полном восторге от физических параметров будущего игрока, возражений не принимал и только говорил непрерывно о победах мировых и олимпийских. Яша, как ни странно тоже загорелся, а потом…

На первой же тренировке играть ему страшно понравилось, новичок стал делать фантастические успехи, пропадал на площадке днями, и стоит ли говорить, что упакован он был теперь по люксу – в самые модные импортные тряпки и тапки.

Такой поворот в судьбе йети снял Твердомясову многие бытовые проблемы: трудоустройство, прописку, и прочие бумажные формальности. Через тот же клуб учитель запустил «утку», что все документы племянника украли в дороге. Новые были выданы легко: ну как же, звезда, не сегодня завтра в загранку полетит! Девушка-паспортистка переспросила:

– Яков Афанасьевич Снегус. Прибалт, что ли? А давайте запишем просто «Снегов». Легче жить будет.

– Давайте. – не возражал учитель.

– Так, – продолжала девушка, – племянник, говорите? Так что же, вашего брата тоже Афанасием зовут?

– Нет, – быстро нашелся Твердомясов, придумавший Яше отчество всего минуту назад, – это муж сестры.

Итак, спортивная карьера баскетболиста Снегова развивалась стремительно. Твердомясов едва не забыл, для чего притащил йети в город. И однажды вечером он спросил Яшу:

– А вот скажи друг мой, ты хочешь, наконец, послужить науке, предстать перед учеными мужами в Москве, а то и в других столицах, мир посмотреть?..

– Хочу, – честно признался Яша, – но сам себя за это не одобряю.

Мысль гомо снегуса оказалась так непривычно глубока, что учитель не нашелся с ответом и в замешательстве сменил тему.

Разговор закончился ничем. Однако очень скоро смысл Яшиной фразы начал проясняться во всей своей нелицеприятности.

Был уже май, весна широко шагала по Мышуйску и бурным цветением кипела в глухих зарослях полутайги. Яша ощутил зов предков. Он так и сказал:

– Меня мать зовет.

– Ты помнишь свою мать? – удивился Твердомясов.

– Мать-природа, – пояснил Яша.

И природа звала его не слабо. Уходя якобы на вечернюю пробежку, он удирал по ту сторону бетонки, забирался в самую глушь полутайги и там отрывался по полной программе, как раньше: носился по бурелому, рычал; однажды даже отыскал старую заросшую воронку от противотанкового снаряда, в которой когда-то ночевал и вытащил из-под коряги ржавую рулевую тягу, самолично оторванную от бэтээра и припрятанную на всякий случай – с ней так классно было добывать коренья для еды!

Вот с этой тягой наперевес он и явился в очередной раз к Твердомясову домой.

Учитель загрустил. Он-то думал, что Яша перебесится, «врастет» в городскую жизнь. Не тут-то было. Дикий нрав снежного человека упорно и как-то уж слишком решительно брал свое.

В один далеко не прекрасный день Яша испортил на тренировке сразу несколько мячей: два прокусил, еще два со смехом раздавил задницей, и один в задумчивости проткнул средним пальцем. Затем он сокрушил стойку, обидевшись вдруг на то, что голова не пролезает в кольцо, и тогда разъяренный тренер выгнал его из зала.

Ах, наивный Корзинкин! Он не велел своему центрфорварду появляться на площадке в течение недели. Дисквалифицировал. Надеялся, что Яша будет покорно посещать игры и тренировки, наблюдая за товарищами со скамейки запасных. Как же! Снегус в тот же день добежал трусцой до вокзала с явным намерением уехать далеко-далеко: во всяком случае, в кассе спрашивал билет до Занзибара.

Как он признался после Афанасию Даниловичу, то было последнее помутнение мозгов перед решительным просветлением. А просветлению этому предшествовал следующий эпизод.

На задах вокзала, куда Яша забрел по причине закрытости на ремонт общественного туалета, он обнаружил сгрудившихся у костра особей числом около десятка, живо напомнивших ему самого себя месяца два назад. Только особи эти были мелкие, жалкие и злые. Яша не очень хотел связываться с конкурентами, в конце концов, это же он случайно забрел на их территорию – но было поздно. Самый крупный из карликовых йети в синей курточке, рваных штанах и с явными следами укусов на свирепой морде, двинулся к нему и даже позволил себе несколько неприятных слов на человеческом языке. Остальные тупо подтвердили, что намерены немедленно убить Яшу, зажарить его и съесть с чесноком. Чеснок его особенно обидел, и гомо снегус не слишком долго раздумывал над сделанным ему предложением. Питаться он привык исключительно растительной пищей, поэтому всех злобных тварей оставил там, где они легли. А легли они все по-разному: четверо на крышу пакгауза, двое – тут же под забором, еще трое попали в товарный вагон с дровами. И лишь одного Яша почему-то держал в костре, покуда пламя не загасло совсем под его седалищем, ну а тут милиция подъехала.

Людей в форме Яша не тронул и отправился вместе с ними в отделение. То ли сработало воспитание, данное учителем, то ли давнее, вынесенное еще из полутайги, уважение к военным.

Протокол составили по всей форме, предъявили обвинение в злостном хулиганстве и нанесении тяжких телесных повреждений десятерым гражданам. Однако совместный авторитет заслуженного учителя России А. Д. Твердомясова и заслуженного тренера той же России Ф. Ф. Корзинкина позволил полностью отмазать их подопечного от ответственности, тем более, что все пострадавшие оказались давними знакомцами участкового дяди Грини.