Виктория Князева - Медное царство

— Ты чего с парнем учудил?! — закричала Веста, увидев бесчувственного Ваню. — Ты что с ним сделал?

— Да ничего, — примирительно вскинул руки Максюта, — только зельем опоил.

— Каким еще зельем? — отчаянно взвыла волчица и бросилась к распростертому Ване. — Иванушка! Друг ты мой! Очнись!

Ваня очнулся, открыл глаза, увидел перед собой оскаленную морду и, икнув от ужаса, снова потерял сознание. Веста, угрожающе рыча, надвинулась на Максюту:

— Каким, говоришь, зельем Иванушку сгубил?

— Да кто его сгубил! — рассмеялся тот. — Проспится — будет как новенький, даже лучше. Ты, наверное, слыхала про знахаря Жароху? Его работа.

— А, — тут же успокоилась волчица, — Жароху знаю, знатный чародей будет, жаль, ничем, кроме своих трав да настоек, не занимается. И как это я Сама не сообразила Ваню к Жарохе отвести? Ты молодец, — и она ласково тронула Максюту лапой, — прости, что на тебя ругаться вздумала, не со зла я, по незнанию!

— Ничего, — Максюта усмехнулся, — главное, что с Ванькой все в порядке, а там ругайся себе сколько душе угодно, я не в обиде.

Волчица еще раз ему улыбнулась и нежно взглянула на Ваню. Тот, судя по всему, уснул, дыхание у него было ровное, он даже немного похрапывал. Веста подумала, почесала за ухом и улеглась рядом с Ваней, положив на него лапу. Недалеко, подложив под голову попону, храпел Велеба. Кобылиц он Весте не доверил, самолично завел в царскую конюшню, долго сокрушался по поводу увиденного непотребства и отпускал в адрес царя Кусмана едкие шуточки и страшные ругательства. Теперь же он спал мирным сном, выводил носом сложную мелодию и порой что‑то шептал. Максюта развязал кушак, снял кафтан и, оставшись в одной рубахе, куда‑то пошел.

— Ты куда? — сонно окликнула его Веста.

— Надо мне! — сурово ответил он.

Волчица фыркнула, устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Ночь прошла быстро. Ваня проснулся оттого, что в глаза било яркое солнце, в носу защипало, и он чихнул.

— Будь здоров! — пожелала Веста. — Доброе утро! Как ты там?

— Доброе, — пробормотал Иван, силясь вспомнить, что же вчера было и почему так болит голова и все тело. Осторожно встал на ноги, зашатался, схватился рукой за воздух, но все‑таки устоял.

— К фонтану ступай, — посоветовала волчица, — умоешься — полегчает. Вон Максюта тебя проводит.

Ваня кивнул и, поддерживаемый заботливым Максютой, неровной походкой зашагал в сторону небольшого фонтана у самого края площади. После ночи на голых камнях отчаянно ныла спина; ноги, все в мозолях от хождения босиком, тоже напоминали о себе тупой болью.

У фонтана Ваня долго и с наслаждением плескался в ледяной воде. Затем подумал, скинул штаны и рубаху и умудрился залезть целиком в крохотную мраморную чашу, в которой не поместился бы и ребенок. Согнувшись пополам, он фыркал, растирал себя руками, снова и снова подставлял голову под тугие струи, захлебывался и дрожал от холода. Наконец он вылез, вытерся собственными штанами и, довольный, сопел, взъерошивая мокрые волосы.

— Ну, лучше стало? — поинтересовался Максюта, который довольствовался только умыванием. — Пришел в себя?

— Пришел, — бодро ответил Ваня, — еще как пришел! Только ты знаешь… знаешь…

И он вынужден был обеими руками схватиться за Максюту, чтобы не упасть. Все тело свело судорогой, боли не было, просто все мышцы сильно напряглись, будто по ним пустили ток. Через несколько секунд все прошло, зато начало сильно биться сердце, да так, что Иван инстинктивно приложил руку к груди. Но вот и сердце пришло в норму, сами собой расправились плечи, и тут с Ваней начало твориться что‑то совсем странное. Он перестал ощущать свое тело, не чувствовал никаких перемен снаружи, но вдруг осознал, что для него нет ничего невозможного. Сила будто потекла из глубины, руки и ноги налились мощью. Ивану стало совершенно ясно, что окажись перед ним все Елисеево войско — уложил бы всех до последнего солдата. Постепенно ощущение стало слабеть, но до конца не прошло, затаилось где‑то внутри. Ваня рассмеялся, подошел к Максюте и, обхватив его двумя руками, легко оторвал от земли. Поднял высоко, подержал немного на вытянутых руках, осторожно опустил на землю и только тут испугался.

— Что это со мной? — шепотом спросил он. — Как я это делаю?

Максюта только плечами пожал:

— А как моя мать вынесла на себе корову, когда у нас случился пожар? Дело не в том, брат, можешь ли ты что‑то или нет, дело только в том, веришь ли ты в себя. Зелье не дает мощь, не прибавляет сил, оно просто помогает тебе понять, что ты уже силен сам по себе. А раз так — ты и горы воротить можешь одной рукой, поворачивать реки вспять. Так‑то, брат Иванко.

Ваня поежился, очень не по себе ему стало, но новые ощущения скорее радовали, чем пугали, и он, встряхнув мокрыми волосами, вприпрыжку помчался к Весте.

— Очухался? — спросила она участливо.

Иван радостно кивнул:

— Еще как очухался!

— Это хорошо, — улыбнулась волчица, — очень даже хорошо. Вчера ты меня сильно напугал.

— Да я и сам испугался, — признался Ваня, — но теперь… Мне кажется, что я все смогу и все у меня получится!

— Конечно, получится, — заверила его Веста, — иначе не стоило бы и идти. Верно?

— Верно, — согласился Иван. — В конюшни пора, лошадок на волю выпускать. Только как их ловить будем, ума не приложу. Домой надобно ехать Велебе с Максютой.

— Надо, — погрустнел Максюта, — еще бы не надо. Велеба!

Старик, который давно уже проснулся, ничего не ответил. Он был занят: оглаживал своих жеребцов, чистил, скреб, чесал им долгие гривы.

— Пора, тестюшка любезный, — повторил Максюта.

— Знаю, что пора, — сварливо откликнулся Велеба, — но и спешить нельзя! Кони — оно дело первейшее: будет им хорошо, и мы в обиде не останемся.

Максюта согласно кивнул и взял Ваню за руки:

— Значит, прощаемся, брат?

— Прощаемся, — тихо сказал Иван, который уже крепко привязался к Максюте, — но ведь еще свидимся?

— Конечно, свидимся! — уверенно ответил Максюта. — И не раз еще! Прощай, брат! — Он вскочил на коня. — И ты прощай, Громовеста!

— Прощай, брат! — крикнул и Ваня. — Велеба Будиволн, спасибо тебе!

— Прощайте уж, прощайте, — отмахнулся старик.

Он тоже сел верхом и, что‑то шепнув коню на ухо, помчался вперед. Максюта еще раз посмотрел на Ваню, кивнул Весте, встал на стременах, присвистнул ухарски и поехал следом за тестем.

Иван постоял еще немного, почесал затылок. От раздумий его оторвала волчица, потянула зубами за штаны.

— Пора кобылок вдругорядь выпускать, Иванушка. Солнце уже высоко.

— Да, конечно, — спохватился Ваня, — я тут замечтался малость.

Он затянул кушак потуже, встряхнул головой и пошел следом за Вестой.

Конюшня показалась еще более грязной, чем вчера. Из‑за перегородки слышалось жалобное ржание лошадей. Ваню чуть слеза не пробила: такие красавицы и в таком хлеву, да что там хлев, иной свинарник чище будет. Иван, памятуя вчерашнее, открыл дверь и быстро отскочил в угол, чтобы не быть сбитым. Кобылицы резво выскочили из денника и скрылись вдали, только пыль подняли. Ваня, до конца надеющийся на то, что сегодня лошадки будут посмирнее, с тоской посмотрел на Весту: