Джон Раттлер - Тринадцать месяцев

– Ага. Сейчас пойду. Дед, а что это ты тут сидишь, один?

– Так нет никого.

– А что ты со всеми не пойдешь? Все празднуют.

Василий покачал головой.

– Не могу.

– А почему?

Он переставил пару плиток местами, помолчал немного.

– Стыдно мне.

В небе расцвел золотой шар первого залпа праздничного салюта. Девочка вскочила и стала трясти Василия за руку.

– Дед, смотри, смотри скорее!

Он посмотрел, и снова принялся собирать из плиток фигуры. Включился уличный фонарь.

– Дед?

– Что, Ариночка?

– А зачем салюты пускают?

– Салюты… Салюты пускают, чтобы призраков отпугивать.

– Даа? А это помогает?

Василий пожал плечами.

– Не всем.

– Дед, дед! А зачем их отпугивать? Призраков?

– Чтобы они вопросы неудобные не задавали.

– Неудобные? Какие неудобные?

– Такие, на которые отвечать неприятно, Ариночка. Иди-ка ты домой, мама уже волнуется. Из окошка посмотришь.

Она убежала в сырой подъезд, из которого пахло плесенью. Дом давно уже пора было сносить, да все никак. Василий покачал головой, словно осуждая кого-то, неизвестного. В небе снова бабахнуло.

***

Ровно год назад пришёл к нему ночью призрак. Сел на кровать и говорит:

– Узнаешь?

Василий узнал.

– Ты мой дед, Никон.

– Не забыл. Хорошо.

За окном расцвели воздушные цветы и осыпались разноцветным дождем.

– Что, палят?

Василий пожал плечами.

– Так праздник же.

– А что празднуют?

– День Победы.

Никон приподнял одну бровь – он всегда так делал, когда удивлялся.

– Какой такой победы?

– Нашей победы, дед. Ты что ж, забыл?

Дед поднял вторую бровь.

– А кого это вы победили? Ну, рассказывай, давай!

Василий тут как-то весь съежился и натянул повыше одеяло.

– Да не мы, дед. Вы победили.

– Ааа. Понятно. Так, а что ж тогда празднуете, раз не вы победили?

Тут Василий совсем растерялся. Задумался. А Никон сидит молча, смотрит.

– Так это чтобы показать, что помним, что гордимся. Поэтому.

Никон погрозил внуку пальцем.

– А что это ты помнишь? Витьку Жареного помнишь? Который в болоте насмерть замёрз? А как Матвея, радиста, танком задавило? Ни рации, ни Матвея. Не помнишь. Я вот помню. Как со мной Николай Иванович Федорин намучался, пока осколок из спины доставал. Щербатый очень осколок попался, никак не хотел вылезать. А как портянки на Малиновом Яру стирали… А Глаша из медсанбата…

Он почесал небритую щеку, вокруг глаз собрались веселые морщинки.

– Есть что вспомнить. Не скажу, что всем горжусь, но пожил не зря. А ты-то чем гордишься?

Василий ответил не сразу. Неудобные у деда вопросы все какие-то, не знаешь, как бы сказать, чтобы потом тошно не было.

– Горжусь, что врага победили. Для потомков, для будущего.

– Да, и то верно. Хорошо мы их тогда причесали. Небось, до сих пор оклематься не могут!

Василий снова натянул повыше одеяло. Дед посмотрел на него пристально, словно мысли прочитал.

– Это что ж получается? Их дети лучше наших живут? Как же так вышло-то?

За окном снова засверкали огни.

– И чем же вы гордитесь? Чем гордитесь, Васенька?

***

Проснулся Василий и всю ночь не смог глаза сомкнуть. Поэтому и сидел сегодня один, а мужики ушли праздновать. А он не мог. Он встал, собрал домино в коробочку и скрылся в темном сыром подъезде старого дома, который построили те самые люди, те самые призраки, которых каждый год отпугивают яркими вспышками в ночном небе.

Май 2019 года.

Москва

Во Вьетнаме начало лета – непредсказуемая пора для бизнеса. Сезон дождей в Халонге достигает своего пика как раз в июне, но это далеко не самое страшное.

Я разогнул затекшую спину и в тысячный раз выжал мокрую тряпку. Воду со второго этажа мы согнали по ступеням каменной лестницы, но оставался ещё холл и ресепшн. Возле стойки лужа была почти по колено. Старый француз Филипп Руже стоял в ее центре с ведром в руках и задумчиво чесал взлохмаченный седой затылок. Я спустился вниз, швырнул тряпку в угол – она утонула.

– Что будем делать, Фил? Нам бы не помешал насос.

Он пересек холл, рассекая мутную воду, словно баржа, и выглянул наружу.

– Стоянка еще затоплена. Нужно ждать, пока все не стечет. А насос – это хорошо. Загляни к Майклсону, может, он поделится.

Я вышел из гостиницы и побрел по колено в воде, в которой плавали прелые листья, мусор и куски древесной коры.

Я уже два года был в доле с Филиппом, после того, как выкупил у него часть земли и построил на ней двенадцать аккуратных бунгало. Они были оснащены кондиционерами с системой контроля влажности и пользовались хорошим спросом у моих соотечественников, для которых вечно мокрые простыни были так же непривычны, как и грязь на улицах. И вот уже второй год я проклинаю тот день, когда уехал из Генуи.

В прошлом июне нас затопило не так сильно. Мы потратили три недели горячего сезона, чтобы привести в порядок территорию, закупить новые продукты взамен испорченных и починить электропроводку. В этом году все было гораздо хуже.

Я обогнул очередное поваленное дерево и вышел, наконец, к отелю Майкельсона. И понял, что насос он мне не одолжит.

Маленький двухэтажный отель был практически полностью разрушен. Тайфун сорвал с него крышу и обрушил заднюю стену. Тот факт, что территория Майкельсона располагалась на возвышенности, избавил его от потоков грязной воды, но подставил под удар ураганного ветра. Сам Джек сидел, свесив ноги, в оконном проеме, из которого ветер вырвал раму вместе с косяком. Я помахал ему рукой. Он весело улыбнулся и поманил меня к себе.

– Эй, Соле, идите сюда.

Он перегнулся назад, я услышал как Джек шебуршит чем-то под окном. Он выпрямился, держа в руках пачку дорогих сигарет.

– Все вверх дном. Давайте покурим, Соле, я знаю, что вы курите.

– Да, курю. Когда есть время. Я хотел попросить…

– Вот и замечательно. Знаете, я с самого утра все думаю, когда же вы придёте.

Он распечатал пачку и достал две сигареты – они пахли настоящим табаком. Я взял одну, и мы закурили. Заглянув через его плечо в комнату, я покачал головой.

– Ваша мебель… зря вы выбрали драпированные дверцы.

– Да, вы правы. Тогда мне эта идея показалась очень оригинальной.

Белоснежные тканевые поверхности сейчас представляли плачевное зрелище – мутные разводы, пятна земли и глины украшали двустворчатые шкафы, туалетные столики и кресла. Я спросил:

– Что собираетесь делать?

Он пускал кольца дыма и улыбался, разглядывая ярко-голубое небо.

– Думаю, уже можно идти на пляж. Обычно к этому времени мусор уносит в океан.

– Я не об этом.

Меня страшно раздражала его легкомысленность. Нужно забрать насос и возвращаться.

– А, вы про отель… Ерунда, починим. Нет, конечно, со стеной придется повозиться, а крыша практически полностью уцелела.