Вероника Терентьева - Буржуй ищет таланты

А Лошадь словно только что из кабака вернулась – шарахалась из стороны в сторону, петляла и уводила телегу в ухабы.

Принчипесса продолжала лежать без сознания, иногда перекатываясь с бока на бок. Максимильян, стараясь ее не задеть, переполз в начало телеги и пытался незаметно ухватить поводья.

По всем приметам выходило, что лучший дуэт случился у Томми с Буржуем. Они меньше других страдали от тряски: сила гравитации в виде могучей природы Томми, да еще утяжелитель, в морде Буржуя, прочно удерживали их обоих на скамейке.

Все задыхались и ужасно потели, потому что хотя день близился к вечеру, но стояло жаркое лето, а душа уже смирилась с осенними заморозками, и принять счастье погреться без гарантий и объяснений – душа не могла.

– Да не дергайтесь так! – нетерпеливо кричала в ответ Лошадь. – Думаете, я рада?! Мало того, что вас с утра караулю, так еще теперь два дня на своей пояснице тащить!

– Какие два дня?! – заорали все разом, благо, что к большинству дар речи вернулся. – Лошадь, что ты мелешь?!

– Так до Королевы ехать прилично, – став вдруг невозмутимой, откликнулась Лошадь, – а скоро ночь, в лесу спать хотите?! Да что вы такие недовольные?! Королева не последний человек в государстве, вы должны чувствовать себя польщенными…

…Когда Веро это потом вспоминала, она никогда не могла внятно рассказать, кто и что тогда кричал. Все в этой повозке перемешалось: и собаки, и люди, и ужас.

Но из всех собравшихся Веро почему-то лучше всех помнила Томми. И когда Максимильян, пользуясь своим даром убеждения, почти выпадал из телеги, стараясь перекричать Лошадь, Буржуй хотел ему помочь и лез под руку, а Максимильян отпихивал его ногой и шипел «Уйди», потому что, честно говоря, двух говорящих животных ему в ту страшную минуту было не осилить, так вот Томми, один из всех, сидел и упорно молчал. За время всей этой суматохи, когда в телеге разве что на голове не стояли, он не проронил ни слова. Веро помнила, как обеспокоенно опустилась перед ним на корточки Хорошая.

– Томми! Томми! Ну что с тобой?! Ну, скажи хоть что-нибудь!

Но Томми сидел как в трансе. Он не отвечал и как будто бы даже не слышал, как к нему обращались… И все же в этом хаосе он был единственным, кто проявил сострадание. Он долго, не отрываясь, смотрел на распластанную посреди телеги Принчипессу, а потом спросил:

– А вы вообще проверяли, она дышит?

Буржуй первым замер, удивляясь, почему ему самому эта мысль в голову не пришла. Потом он подпрыгнул, рванулся и подлетел к Принчипессе. Поднял правое ухо, припал к ее груди, долго и напряженно вслушивался. Не говорил ни «да», ни «нет», а потом поднялся и с видом парня, который сделал все, что мог, кивнул, возвращая миру надежду… Потом лизнул Принчипессу в нос.

– Фу-у-у… – тут же пришла в себя Принчипесса, – фу-у-у, Буржуй.

– Гляньте, живая, – наклонил голову Томми, и было непонятно, то ли обрадовался, то ли удивился.

– О-о-ох… – простонала Принчипесса, – что-то плохо мне…

А Буржуй уже куда-то вперед смотрел.

– Я же говорил! Говорил! Вон там впереди домик с садом, из трубы дым идет.

И тогда Томми тоже встал…

Он поначалу все на Лошадь не мог смотреть. Никак не мог сердцем принять ее фамильярно-грубый тон. Буржуй его тоже не радовал, но это хотя бы была собака, и к тому же почти своя. И потому, чтобы отвлечься, Томми первым бросил взгляд в ту сторону, куда Буржуй показывал.

Приложив руку к козырьку, чтобы лучше видеть, Томми так и остался стоять, прощаясь с остатками здравого смысла… Чудак. А он еще говорящей Лошади удивлялся.

– Плохо тебе? – сказал он наконец, медленно оборачиваясь. И было в этом голосе что-то леденящее.

– Плохо тебе? – повторил он тихо-тихо, но все отчего-то вздрогнули, и даже Лошадь басы поубавила.

– Плохо тебе? – промолвил он в третий раз. – А мне кажется, что плохо еще не начиналось.

И когда подъехали ближе к дому, чувства всех захватили. Лошадь как раз напротив калитки остановилась и голову повернула, чтобы узнать, почему пассажиры примолкли. И так, удивленно прищурившись, стоять и осталась…

…Хорошая перекрестилась, Буржуй стал икать, у Веро слезы из глаз брызнули. Принчипесса снова отключилась. Она, видно, нашла свой метод снятия стресса, на том и успокоилась. Только Максимильян ничего не понимал. Он снова всех оглядел, потом оценил риск и взглядом вернулся к Томми.

Ему почему-то показалось, что Томми сейчас хуже всех было…

…Росомаха к Томми в тот день на кухню раз десять спустилась…

Томми когда-то хотел стать актером, в школьных спектаклях играл, потому и с Веро мог соперничать в выдержке – выслушивал от начальства любую околесицу, ничем не выдавая, что они идиоты. У него талант был, ему только иногда его могучая природа карты путала. Например, при поступлении на актерский факультет Томми так страстно и мужественно сыграл роль Джульетты, что комиссия тогда рты пооткрывала и была единодушна: лучший выход для маленького, съежившегося от страха Ромео – это пойти покончить с собой, не дожидаясь финала пьесы. Путаясь тогда в юбке, Томми сел на край сцены и печально решил про себя, что он плохой актер, раз ему женские роли не удаются.

Он всегда хотел все делать хорошо. Это ему подсказывало его доброе и горячее сердце…

Вот и в тот день, когда Росомаха, будучи сильно не в духе, спустилась на кухню в десятый раз и, зашвырнув меню грядущего банкета, сказала, что надо все переделать, потому что Удаву не понравилось, все снова увидели доброе и горячее сердце Томми. Он тогда один страстно и мужественно заступился за весь персонал, поясняя, что Удав просто выходит из недельного запоя и ему не только ничего не нравится, его вообще от еды мутит. И это не повод, добавил он, раскатывая тесто для пиццы, чтобы из-за одного барана швырять труды людей, которые над этим меню две недели без продыху трудились.

Росомаха этого, конечно, снести не смогла, концерт закончился не на высокой ноте. Томми швырнул фартук, свято веря, что на этом они попрощались… Потому видеть ее сейчас там, где с одной стороны собака говорит, с другой – Лошадь выступает, а с третьей – белая горячка подступает, для Томми было особенным испытанием.

Но он мужественно посмотрел страху в лицо.

…Росомаха стояла на крыльце в синей широкой юбке, на плечи была небрежно накинута кружевная косынка, волосы спрятаны под соломенной шляпой. И в сумерках уходящего летнего дня было что-то новое в этой женщине, что-то свободное и подчеркнуто независимое… и вместе с тем что-то знакомо-тоскливое. Это, наверное, было оттого, что в руках она крепко держала лопату, и брови были сдвинуты так сердито, что становилось понятно: Росомаха встрече тоже не рада.

– Она-то что тут делает? – жалобно протянула Хорошая, и вопрос повис в воздухе.