Сергей Шведов - Планета героев

Вообще-то войну мы пока еще не начали, и расстреливать Василия за паникерские разговорчики было, пожалуй, рановато. Но мне показалось, что Жигановский опять лукавит и лицемерит. Никаких карательных мер против оруженосца он применять, скорее всего, не собирался, а просто ломал комедию, как сказала бы Наташа, перед залетным идиотом. Залетный идиот – я. Венедикт Владимирович в этом абсолютно уверен. И, как всякий уважающий себя землянин, он знает, что магов в мире нет и быть не может... Вот только Жигановскому почему-то и в голову не приходит, что кроме его мира есть еще и другие, куда расторопные люди способны найти путь. И тогда на Землю может проникнуть такое, о чем Венедикт Владимирович и понятия не имеет. Боюсь, что не только у Жигановского, но и у царя Всея Руси не хватит ни сил, ни умения, чтобы одолеть пришельцев.

...На входе в конференц-зал нас встретил Евграф Сиротин с сильно помятым, опухшим лицом и бегающими затуманенными глазками. Он то ли не успел еще окончательно протрезветь, то ли добавил на старые дрожжи.

– Ждем, ждем! – сказал он, потирая руки.– Уже и столы накрыли.

– Никаких накрытых столов. Сугубо деловая встреча! – сухо бросил в его сторону Жигановский.– Работа, работа и еще раз работа.

– Уяснил! – сказал Сиротин.– Тогда попрошу направо. А людей мы сейчас мобилизуем.

Жигановский пригласил меня на возвышение, где стоял стол и еще какое-то малопонятное сооружение, которое Венедикт Владимирович назвал трибуной. Впрочем, говорить можно было и прямо из президиума – как мне подсказал любезный Бенкендорф. В президиум мы и сели, глядя строго в зал, который стал заполняться с поразительной быстротой. А к нам присоединился Казюкевич – такой же опухший, как Евграф Сиротин, но куда более мрачный. По-моему, магната мучила изжога, но я счел неделикатным задавать ему вопросы по поводу вчерашнего загула.

В зале собралось не менее пятидесяти человек. По словам Жигановского, это были самые проверенные и испытанные в деле бойцы. Но лично у меня по поводу дружины Венедикта Владимировича возникли серьезные сомнения. Нет, очень возможно, что сюда пришли самые храбрые и благородные, но хороший боец – это прежде всего тренированное тело, быстрая реакция, зоркий глаз. Большой живот воину ни к чему. Со страдающими одышкой дружинниками Кремль не взять – даже если его стены не защищены магическими заклятиями.

От лица политсовета партии к проверенным бойцам обратился Евграф Сиротин, вышедший на трибуну. Выразив сердечную признательность господину Казюкевичу за финансовую помощь партии, он представил меня как надежду цивилизованной России, прилежного ученика далай-ламы, прибывшего из Швейцарии с миссией спасения и просвещения. Говорил Сиротин хоть и горячо, но довольно путано. Даже я не все понял. Что до рядовых бойцов – они и вовсе отозвались на его выступление растерянным гулом.

– Отставить! – веско сказал Жигановский.– Мы имеем дело не с посланцем далай-ламы из Швейцарии, а с полномочным представителем Высшего Совета Светлого круга, его высочеством принцем Ником Аравийским...

– Арамийским,– вежливо поправил я Венедикта Владимировича.

– Вот я и говорю,– продолжил как ни в чем не бывало Жигановский,– Ником Арамийским, прибывшим на нашу планету для противодействия силам Зла. Но его высочеству нужны союзники! И то, что он остановил выбор именно на нашей партии, безусловно, большая честь для нас.

Застывший у трибуны Сиротин оторопело уставился на Жигановского. Господин Казюкевич довольно громко и энергично икнул, а гул в зале потихоньку перерос в ропот. Похоже, испытанные бойцы решили, что их вождь свихнулся накануне решающих политических баталий. Это, естественно, сразу ставило партию в тяжелейшее положение.

– А как же Швейцария? – растерянно спросил Сиротин, понизив голос почти до шепота и подмигивая Жигановскому.

Впрочем, не исключено, что так проявил себя нервный тик. Стремительная смена одной легенды на другую могла, конечно, вызвать оторопь у кого угодно. Я очень хорошо Евграфа понимал и испытывал чувство неловкости за то, что задал людям сразу столько неразрешимых задач.

– Швейцария отменяется! – Метнул в сторону Сиротина строгий взгляд Венедикт Владимирович.– Нам тут только их прокуратуры не хватало. Его высочество выделяет нам на избирательную кампанию миллиард долларов.

– Полтора миллиарда,– поправил я, чтобы сделать приятное растерявшимся людям.

Да что мне – жалко, что ли?

– Полтора миллиарда,– повторил вслед за мной севшим голосом Жигановский, чем окончательно поверг своих бойцов в шок.

Первым опомнился Евграф Сиротин, который громко крикнул в усилитель:

– Да здравствует принц Ник Арамийский, краса, гордость и надежда цивилизованного человечества! Ура, господа!

Не скрою, было приятно, когда испытанные бойцы дружно поддержали этот клич. Правда, слышалось некоторое сомнение, но, когда поднявшийся Венедикт Владимирович сначала пожал мне руку, а потом от лица всех присутствующих пригласил на банкет, восторг в зале достиг своего апогея. Я приглашение Жигановского с благодарностью принял – по той простой причине, что сильно проголодался. И вообще не являюсь противником общих пиров, когда пускается братина по кругу, а присутствующие клянутся в дружбе друг другу. Тут главное не перенапрячься в человеколюбии и уйти на своих двоих.

Мое согласие разделить с политбойцами скромную трапезу вызвало взрыв энтузиазма и прилив симпатий ко мне. Когда подошли к накрытым столам, я понял, что симпатии имели под собой серьезные основания. Вдруг выяснилось, что я здесь не гость, а в некотором роде хозяин, поскольку пир Сиротин устраивал за мой счет. Жигановский выразил по этому поводу своему подручному недовольство, но, поскольку я с готовностью согласился все оплатить, вопрос быстро замяли.

– Я тебе когда-нибудь морду набью, Сиротин! – прошипел Венедикт Владимирович, ласково улыбаясь в мою сторону.

А я в это время раздавал налево и направо автографы. Автограф – это простая роспись, если кто не знает. На Земле существует масса странных обычаев. Брать автографы – один из них. Старинная русская забава, как объяснил мне любезный Бенкендорф. Надо сказать, что в данном случае соблюдение обряда не требовало чрезмерных усилий и позволяло прислушиваться к разговору, который вели в отдалении Жигановский, Евграф Сиротин и Казюкевич.

– У меня карман не бездонный, Венедикт! – шипел возмущенный Сиротин.– А ты сам велел, чтобы закуска была из лучших ресторанов города.

– Это когда же я такое говорил? – удивился Жигановский.

– Да сегодня утром! Вот Костя не даст соврать. Тут питья и жратвы... на миллион долларов!